«Что мы знаем о сухих фактах?» — спрашивал преподаватель криминалистики в школе милиции и тут же отвечал. — «Мы знаем, что они сухие».
На видео Гена, сидящий на асфальте, во всю мощь своих лёгких орёт: «БОЖЕ, НЕ-Е-ЕТ!» Потом он наклоняется над ребёнком, потом набирает воздуха и снова орёт. Гена и представить не мог, что очевидец, снимающий его на камеру и не попытавшийся помочь, стоял так близко.
Людская молва, особенно в маленьком, пусть и курортном городке, распространяется со скоростью лесного пожара. Смерть ребёнка стало резонансным в городе, в котором самым тяжёлым преступлением был угон мусороуборочной машины двумя туристами в 2013 году.
Психолог, к которому ходил Геннадий с супругой, сказал, что людская реакция это «пенящаяся травля». Такую же терминологию использовали журналисты. Гена догадывался, что их психолог общался ещё и с журналистами.
«Некоторые думают: «Окей, я понимаю, можно забыть ребёнка на две минуты, но не на шесть же часов! Они совершенно не понимают, что в голове родителя существует чёткое осознание того, что они отвезли ребёнка в ясли или садик — они уверены, что ребёнок счастлив и окружён заботой. Когда твой мозг так считает, он не беспокоится и не норовит проверить, где же ребёнок — до конца дня», — вещали региональные телеканалы, пытаясь сбить потоки людской ненависти в отношении заклеймённого отца.
Помогало не очень.
Гену осудили по 125 статье Уголовного Кодекса «Оставление в опасности» и приговорили к обязательным работам. С работы его не уволили, друзья от него не отвернулись, жена не ушла. Страшным местом оказались комментарии в интернете. Самым страшным местом оказались базальные ганглии — они вновь и вновь возвращали Гену на парковку между его работой и РЭО ГИБДД.
Спустя восемь месяцев после смерти сына, Гена попытался узнать, существует ли государственный орган, ведущий страшную статистику. Такого органа не оказалось, но он познакомился с женщиной, собирающей данные о детских смертях в автокатастрофах. Её общество было некоммерческим, существовало на добровольных началах и финансировали его пожертвованиями. Основной целью общества было донести до автовладельцев факт того, что автомобиль является средством повышенной опасности.
В Москву Гена ехать не стал и связался с директором общества по Скайпу. Маленькая женщина с суровым лицом в очках из роговой оправы смотрела на беду Гены объективно: она была сурова, но не травила и не грозила отрезать ему член и запереть в духовку.
Но, как позже решил Гена, она специально разговаривала с ним на фоне фотоколлажа, на котором были сфотографированы двух и трёх летние малыши, держащие руку с пальчиками, как бы говоря «Мне уже два» или «Мне уже три». Женщина, представившаяся Мариной, ничего не сказала по поводу фотографий, но Гена понимал, что они попали к ней не просто так.
Она рассказывала Гене, что пытается лоббировать правительство принять закон, требующий установку сенсоров на задние сиденья автомобилей — сенсоров, которые заверещат в случае, если вес ребёнка останется неизменным после того, как в машине выключат двигатель. Она рассказывала, что её западные коллеги занимаются тем же. Основными проблемами выпуска этого устройства были, как водится, юридическими и экономическими.
Юристы компаний давили на чудовищные судебные издержки, в случае, если устройство откажет, и забытый родителями в машине ребёнок пострадает или умрёт. Маркетологи же провели исследование и пришли к выводу, что такое устройство никто не купит: люди думают, что подобное с ними никогда не случится.
Гена вспоминал слова психолога, который пытался научить их с супругой избегать травли: «Мы все уязвимы, но никто не хочет, чтобы ему об этом напоминали. Мы хотим верить в понятный, контролируемый, не угрожающий мир, где всё будет хорошо, постольку поскольку ты играешь по правилам. Поэтому когда нечто подобное случается с другими, нам необходимо отделить их от себя. Мы не хотим иметь с ними ничего общего, и тот факт, что мы можем быть в чём-то на них похожи, приводит нас в ужас. Поэтому мы делаем из них монстров».
Тут он попал в точку. Гена чувствовал себя монстром.
Марина же нашла формулировку, которая больше успокоила сердце Геннадия, чем все консультации у психолога. «Это случай провала памяти», — сказал она. — «Но не провала любви».
Гена заказал очередную порцию колы с ромом. Он чувствовал себя уже изрядно пьяным, но воспоминания не давали покоя. Допив коктейль, он встал с барного табурета и поплёлся к выходу. Ноги не слушались, да и в голове шумело.