Оказалось, что препятствуют им не только люди, но и настоящие чудовища. Диль всю жизнь провел в дороге, но не предполагал, что такие твари существуют на свете. Огромная, похожая одновременно на корову и на жабу, уродина со скорпионьим хвостом поджидала их посреди дороги. Франк заорал: «Лири, Кай, стреляйте!», и Кай мгновенно сдернул с плеча лук, Лири торопливо закрутила колесико арбалета, а чудище, плюхая пузом по дороге, медленно двигалось на них. «В глаза бейте!» – завопил Франк, но тут у Кая лопнула тетива, стегнув его по лицу – как еще глаз не вышибла, а у Лири так тряслись руки, что она никак не могла попасть. Ори поудобнее перехватил рукоять топора. И тут до Диля дошло, что у него целых четыре метательных ножа, тяжелых, удобных, отлично сбалансированных, а тварь эта никак уж не человек, и через секунду все четыре ножа были там, где и должны были быть: по паре в каждый глаз. Тварь издала скрежещущий звук… и сдохла.
Франк ошеломленно смотрел на Диля, и он немедленно растерялся, испугался задним числом, затряслись руки не хуже, чем у Лири, а Ори восторженно присвистнул: «Ну и меткость!»
Диль, вспоминая о своей прежней жизни, удивлялся: казалось, это было так давно, хотя минуло всего четыре месяца с того дня, когда на усталом акробате в штопаном трико впервые остановился неприятный взгляд Франка.
И все стало иначе.
И ничего не изменилось. Разве что раньше он шел куда глаза глядят, ни о чем не думая, не имея ни цели, ни желания эту цель обрести. Сейчас он идет, куда велят, ни о чем не думая, потому что за него это делают другие, а далекую цель своей не считает. Лист, несомый ветром. Ветром по имени Франк.
Дорога не была трудна сама по себе. И Дилю бы она нравилось, не будь она полита кровью. Вся его душа восставала против необходимости проливать кровь. Его злило, что девочка Лири делает это так легко… злило и печалило. Неудивительно, что он не рассмотрел этого свойства в Денни, он вообще не особенно хорошо разбирался в людях. Где уж научиться, если ты всегда один. Где уж обрести мужество, если тебе некого защищать, а на самого тебя никто даже не покушается, потому что никчемен ты и никому не нужен. Вот и живешь даже не человеком. Никем и ничем. Придорожной травой.
И жить по большому счету действительно не хочется.
Франк сейчас уделял ему не больше времени, чем кому-то другому. Тоже понятно, в первые же недели выпотрошил его душу, растряс, чтоб складочки разгладились, разглядел повнимательнее и аккуратно, не повредив, назад засунул. Что-то ведь и увидел, потому что относился хорошо, по-доброму, не сердился, что такой трус в спасители мира затесался, ничего, говорил, и без тебя есть кому мечом помахать. И никто не сердился. Может, только Хантел.
Несколько раз Диль устраивал для них представление. Пригодилось и штопаное трико, припрятанное Лири среди своих вещей. Хоть какой-то прок, хоть развлечь немного.
Лири теперь приставала к нему меньше, не теребила каждую минуту и уж тем более не трещала без умолку. Она все больше и больше становилась принцессой. Не высокомерной, нет. Вероятно, она все в большей степени осознавала свою ответственность и свою роль в миссии. И превращалась в чудовище пострашнее жабокоровы, когда ее совсем уж доставал Илем. А Илем своей резкой неприязни и не скрывал, как не скрывал своей приязни к Дилю. Казалось бы, именно Дилю надлежало недолюбливать принцесс, однако нет, он никоим образом Дели не винил, хотя она и прибыла на казнь и словом не обмолвилась, что вешают вовсе не того человека. Виноват был только Дильмар Ванрел, и никто другой.