— Авторучкой нельзя? — спросила я, вставая, чтобы принести бумагу. — У меня и чернил-то нет.
— Чернила и не понадобятся.
— Кровь?
— Ох, дались вам эти побрякушки и вытребеньки! Потерпите четыре секунды и все узнаете.
Из— под плаща появилась банка литра этак на полтора, наверно, на три четверти полная какой-то желтой дряни. Крышка отскочила, и запахло жареным луком.
— Не удивляйтесь, народные средства самые надежные, — перо нырнуло в банку и мазнуло по моему правому глазу, я даже не успела зажмуриться.
— Теперь левый. Ну? Вот так!
Сперва в глазах плавали пестрые облака со звездочками. Потом они растаяли.
Я на всякий случай протерла глаза.
Комната была прежней, но я отчетливо видела каждую точечку на обоях в противоположном углу. Чуть напрягшись, я разглядела заголовок в газете, наклеенной под обоями, и фотографию под ним. Сквозь газету я видела неровную серую стену.
— Догадались? — спросил демон, и я подняла на него глаза.
У него была кожа серого, чуть лиловатого цвета, с легким перламутровым блеском, правильное лицо, шапка густых и жестких кудрей. Возможно, в них прятались рожки. Глубокие задумчивые глаза были удивительно хороши, я загляделась.
Хотя мне вредно заглядываться в такие глаза. Все равно из этого ничего хорошего не получалось и уже не получится.
Такая моя судьба.
— Шабаш во вторник вечером, — деловито предупредил демон. — Перышко приведет.
И положил на стол черное перо, вымазанное желтой ведьмовской мазью.
— Удачи! — коротко простился он. — Посмотрим, сумеете ли вы воспользоваться нашими возможностями. А потом уж и будем решать вопрос о продаже души,
Тень сгустилась вокруг него. Он опять обратился в столб черного дыма и втянулся в щель на потолке.
Я осталась одна.
На темной полировке журнального столика тусклым пятном выделялось черное перо. Мазь на нем как-то мгновенно выцвела.
Что касается порядка в доме, я страшная зануда. Всякая вещь у меня знает свое место. И никогда еще перья на столах не валялись. Хотя… Было дело. В ранней юности. На берегу пруда чистились лебеди. Я осторожно подошла к ним и набрала целую горсть махоньких пушистых перышек. От подружки-балерины я знала, что их не берет никакая краска. То есть белизна в наивысшем своем проявлении. Ей я потом и отдала эти перья — обшить «лебединую» пачку.
В детстве я страшно хотела танцевать и только танцевать. Но в хореографическое училище меня не приняли. Тогда я впервые обнаружила, что людям не нравится мое лицо.
Первая тренировка у меня в семь двадцать утра.
Это для тех, кому к девяти на работу. После работы им нужно бежать по магазинам, а встать на час раньше они еще со скрипом соглашаются. Правда, это всего два раза в неделю.
У меня всегда все приготовлено заранее. Сумка с магнитофоном, купальником, резиновым поясом, тресами, импортными кедами на толстенной подошве всегда стоит на полке у дверей, и все в ней всегда свежее — запасные носочки, полотенчико, гимнастический купальник. Недавно я связала себе и полоску на лоб. Не люблю долго сидеть на одном месте, а то бы и гетры связала. Я считаю, что тренер должен служить недосягаемым идеалом. Какой-то дурак написал в популярной брошюре про аэробику, что одеваться надо, чтобы одежда не стесняла и вообще была хлопчатобумажная. С точки зрения высокой науки, возможно, это правильно. Но я — практик, и я за десять лет сделала кое-какие выводы.
Я шла на остановку троллейбуса и мысленно повторяла тезисы своей сегодняшней речи перед новенькими.
Костюм должен обтягивать, иначе я не пойму, правильно выполняется движение или нет, до конца вытягиваются ручки-ножки или кое-как. Резиновый пояс. Без него не допущу. У женщины должна быть талия. А пропотеешь под этим поясом до темных пятен на купальнике — и талия на нужном месте образуется. Тем и хороша обруганная синтетика… Да. Обувь. Только на толстой резиновой подошве. Потому что придется много прыгать. И меньше риска поскользнуться. Волосы — убрать! Чтобы не приглаживать их каждую минуту. Косметику — убрать. Это во мне не старая дева вопит. Я должна видеть, если кто-то из моих бегемотиц вдруг резко побледнеет или там губы посинеют. Обтягивающий костюм. Пояс. Обувь. Волосы. Косметика. Кажется, все…
Новенькие, а было их в это утро человек восемь, обрадовали меня чрезвычайно — пришли в тех жутковатых тренировочных черных костюмах, какие наша промышленность гонит для школьников. Не выношу! Своими бы руками изодрала в клочки!
Я построила свою пузатую и грудастую команду, включила магнитофон и сунула кассету на перемотку.
— В следующий раз просьба одеться ярко и нарядно, — сурово сказала я. На мне самой сейчас малиновые тресы, белый с малиновым купальник, белые носочки и белые же кеды — пусть любуются. — От черного цвета снижается мышечный тонус.
Возможно, это и враки. Но на девочек действует — услыхав про мышечный тонус, они действительно приходят в светлом.
Прошпарив тронную речь, я включила магнитофон и выдернула из рядов Владку. Поставила ее вместо себя показывать упражнения и запустила тренировку.
Это очень важно — чтобы с самого начала кто-то ткнул тебя в пузо — подтяни пузо! — или шлепнул по загривку — распрямись! Я ходила между рядов, тыкала, шлепала, выламывала неуклюжие руки, выгибала окаменевшие спины. Но когда наступил танцевальный фрагмент, вышла вперед.
Я выбрала эту профессию, чтобы безнаказанно танцевать.
Здесь было безразлично, какое у меня лицо. Здесь любовались моими стройными бедрами, осиной талией, подтянутой грудью. Хотя поставить меня рядом с настоящей танцовщицей — и сразу станет ясно, что мне нужно согнать лишних два сантиметра и с талии, и с бедер. Но это еще поправимо, а вот замучавшая меня корявая линия — от талии до верхней части бедра — так при мне навеки и останется. И «иксатые» руки тоже.
Но моим бегемотицам не до тонкостей. Я самозабвенно пляшу тарантеллу, и они пытаются подражать. Сейчас я для них звезда экстра-класса. Возможно, еще и потому, что я пляшу с огромным удовольствием, и они это видят. Мне же на них лучше пока не смотреть… А то получится кривое зеркало — когда сплюснутая, разъехавшаяся во все стороны толстуха усердно копирует каждое твое движение, да еще корчит при этом рожи.