Однако Наакт был поздним ребенком. В тридцать два года он похоронил родителя.
Пришел его черед стать судьей в Лактане.
Знать назвала неслыханным уже одно то, что юнец будет разрешать десятки разногласий каждый день. Но также и сама личность молодого Наакта вызывала много сплетен. Женившийся на простолюдинке, отказавшийся от слуг и помогающий нищим при любой возможности. За спиной шептали, что в одержимости подражать простым людям он ушел куда дальше своего отца.
Но ни у кого не хватало ума, чтобы лишить его места судьи. Раз за разом завистники и враги пытались опрокинуть его репутацию, подбрасывая на суд дела, в которых любое решение было бы ошибочным.
Но Хазем Наакт знал и понимал больше халидов, интриганов и лживых торговцев. Он находил правду и заводил в тупик каждого лжесвидетеля и каждого, кто оспаривал его решения.
Что раздражало завистников более всего — это то, что любые нападки не выбивали Хазема из равновесия. Он продолжал вести простую жизнь, носить невзрачную одежду и фанатично проводил день изо дня в служении.
В сорок девять он встретил Кашима израненным. С яростью в глазах пожилой Патриарх предстал закованный в черное железо на плите, которая лишала духа любого, кто на ней. В плечах, бедрах и под ключицами из его тела торчали железные колья с засовами на другой стороне, от чего он не мог нормально ни сидеть, ни стоять, ни лежать.
Впервые за долгое время Хазем начал суд с паузы, которая длилась минуту. Патриарх не торопился смотреть в глаза Накту.
— Против вас свидетельствуют о следующем: разрушение дворца столицы, убийство всех слуг, а также султана с правящим советом и членов их семей. — медленно проговорил Хазем. — А также уничтожение храма Захазит со всеми его жрецами и послушниками. В дополнении вы пытались напасть на Матерь всех наг Сарадит, чья сестра Шакат остановила ваши зверства.
Тишина.
— Вы признаете все сказанное.
Молчание.
— Если вы не будете говорить, я буду вынужден прибегнуть к помощи Накту, отчего ваш разум может помутиться навсегда.
Молчание.
Спустя час вокруг Кашима собрались три нага в белых вуалях. Но сколько бы они ни пытались проникнуть в разум чужеземца, им это не удавалось. А по завершении один змеелюд заерзал на плитах в конвульсиях, как червь на сковороде и вскрыл свое горло ритуальным ножом.
Хазем остановил суд. Назначенные временные правители требовали чистого признания, чтобы взять власть. Но и сам Хазем придерживался принципа своего отца, если кто-то молчит — его нельзя судить, потому что истина может уйти с его жизнью.
Кашима перестали поить и кормить. Любой человек бы умер от таких ран в момент их нанесения.
Но Патриарх не просто держался.
В очередной день суда через месяц перед Хаземом предстал все тот же старик, но его тело не иссохло, гной не поразил жуткие раны, а мышцы не облепили кости. Они были вздутые, жилистые сгустки оплетали колья из черного металла, будто приняли их как собственные кости, или, наоборот — пытались вытолкнуть?
— Учитывая все факты, возложенной на меня властью я приговариваю вас к смерти, — сказал Хазем, напряженный не столько от вида чужеземца, сколько оттого, что не смог назвать его настоящее имя при объявлении приговора. — Казнь состоится до заката.
Хазем встал, повернулся спиной и направился к выходу.
Кашим открыл глаза. Судья ощутил этот взгляд.
— Хазем Наакт, — проговорил узник хриплым голосом, — я благодарен тебе за время, что ты подарил мне, отплачу тем же.
Черный металл в теле старика хлопнул, изрешетив насквозь тех, кто был поблизости. Оковы будто мокрая глина разошлись на руках и ногах. Плита под стариком треснула, промяла пол под босыми пятками.
Кашим встал.
Десятки глеф и залп стрел хлынули на Патриарха.
Пара золотых женских рук обволокли старика будто кокон. Отскочившие снаряды осыпались на каменный пол как зерна. Пара наг попытались разрубить золотые ладони.
Вихрь пальцев из желтого металла разлетелся по огромному залу суда. Всплеск пыли от сломанных колонн и крови, от смерти свидетелей и стражи взорвались единым залпом.
Несколько наг, которые успели стать песчаными, собрали свои тела по крупицам вкруг хрупчайших ядер, которые тут же раздробили золотые пальцы женских рук.
Хазем застыл. — «Монстр,» — подумал он.
Кашим медленно пошел к нему, босые ноги старика с надутыми жилами прошуршали мимо судьи.
Патриарх подошел к окну, выломал проход в свой рост. Перед ним открылся северный город Лактана. Будучи в самой высокой башне он спрыгнул.