- В этом ты показываешь свою заботу об игуменьи, - спокойно и уверенно ответила Викентия.
- Но ведь эти чувства могут передаваться и по-другому, особенно в монастыре, - ещё более озадаченно ответила Таня. - Тем более есть такие изыски из такой дорогой посуды в монастыре. Непонятно! И почему после трапезы трудно помыть за собой тарелку, а не заставлять двух паломников собирать, а потом и драить за всех посуду до потери пульса? Это же свинство! Встали и пошли! У меня даже дома так не принято…
- Я не думаю, что я тот человек, который может ответить тебе на эти вопросы. В прежнем монастыре у нас такого не было, но если здесь так принято … ты лучше поговори с батюшкой Алексеем, - ответила Викентия. Таня улыбнулась, соглашаясь с сестрой. Да, теперь есть с кем поговорить на такие компрометирующие темы, которые обычно обходят стороной.
- Сёстры, у вас всё готово? Матушка идёт! - за их спинами раздался голос Игнатии.
- Да, матушка, - обернувшись, ответила Викентия и шепотом добавила: - Танюш, давай быстрее.
В тот же миг, отвлечённая ответом, инокиня задела рукой солонку, которая, упав в варенье, рассыпалась. Викентия посмотрела на Таню таким перепуганным взглядом, как будто настал конец света.
- Не бойся, всё будет хорошо. Верь мне! - едва успела прошептать Таня, как раздался голос Константины. Таня надеялась отнести тайком вазочку на кухню и вымыть, но на половине мысли за спиной раздался неприятный голос:
- Что вы всегда копаетесь? – недовольным голосом произнесла игуменья и начала молитву. Таня с Викентией отошли от стола. Инокиня тревожно посмотрела на Таню, которая обнадежено кивнула. Таня знала, что скоро назначен постриг, и она не подведёт ближнего в любом случае! Однако на душе было скверно. Прежние вопросы вновь мучили её: зачем это барство в монастыре? Зачем эта суета? Ведь если бы не было этой злосчастной роскоши, от которой бежали все святые, сейчас бы не пришлось Викентии дрожать за свой нечаянный проступок. Викентия не без основания боялась, что из-за этого могли отложить постриг, которого она с таким нетерпением ждала, боясь испортить отношение матушки к ней. Всё это понимала Таня, исподлобья глядя на игуменью во время трапезы. Наконец наступил момент десерта.
- Сёстры, я не поняла, это что такое? – оглушительный голос разнёсся по трапезной так, что мгновенно воцарилась леденящая тишина. Все почувствовали, что случилось что-то нехорошее. - Мать Игнатия, кто сегодня накрывал стол?
- Мать Викентия и мать Татьяна. Сёстры, встаньте! - робким голосом откликнулась благочинная. Обе встали. Викентия от страха стояла, не поднимая глаз. Таня встала, пристально посмотрев на игуменью. В нём не было ни злобы, ни надменности, лишь непонимание: зачем устраивать этот спектакль здесь и сейчас. Непонимание того, чего так боится Викентия. Что из того, что матушка будет о ней не так хорошо думать, как ей бы хотелось. Пока это был взгляд непонимания. Позже Таня узнает, какова цена игуменского нерасположения.
- Кто это сделал? – демонстративно медленно отчеканивая каждую фразу, произнесла Константина. - Я спрашиваю, кто подсыпал соль в варенье?
- Я, - спокойно ответила Таня.
- Намеренно или нечаянно? – встав из-за стола и подходя ближе, спросила игуменья. - Чего молчишь?
Таня не знала, что ответить: сказать, что нечаянно. Но если разобраться, она хотела, чтобы произошло что-то в этом духе. Может быть, тогда игуменья очнётся и поймёт, что эта роскошь не к месту. Сказать, что намеренно. Но она бы не сделала это осознанно. Вне зависимости от некоторых недоразумений, Таня уважала Константину, но что сказать - не знала.
- Иди за мной! - после минутной, леденящей душу паузы ответила игуменья. Таня посмотрела на Игнатию. Та в смятённых чувствах не понимая происходящего, недоверчиво смотрела на Таню, как будто чувствуя, что Таня не могла этого сделать.
Как под конвоем между игуменьей и благочинной Таня вышла из трапезной.
- Сейчас пойдёшь, покаешься в своём грехе, потом придёшь в кабинет, - грозным голосом сказала Константина.