Таня исподлобья посмотрела на игуменью:
- Бить беззащитного - низость! Тем более невинного ребёнка! Это я дала ему пирожные! Поэтому, если кого и надо наказать, то только меня, - тяжело дыша, произнесла послушница. И с этими словами Таня протянула ремень игуменьи. Константина медленно взяла ремень, и в тот же момент раздался оглушительный удар по щеке. От неожиданности и силы удара Таня едва устояла на ногах, отшатнувшись к книжным полкам, почувствовав привкус крови во рту. На мгновенье взглянув в глаза игуменьи, в которых увидела ненависть и презрение, Таня прошептала сквозь боль:
- Подставить другую?
- Убирайся отсюда! - крикнула игуменья. Таня, оглушённая болью, побрела к выходу, даже не заметив посторонившуюся Игнатию.
Таня пошла в келью и долго стоя у окна, смотрела на небо. Небо было едва ли не единственным доказательством иной жизни, попираемой многими, особенно в обители. Неужели они, твердящие о конце мира и Страшном Суде, ждут другого конца? Ведь если бы они верили в истинность произносимых слов, разве они так поступали? Тане было обидно не за себя, но за беззащитного Ромку, которого жизнь и без монастырских «ласк» не жаловала. А теперь что будет с этим пареньком? Вспоминая произошедшее сегодня, разве он придёт когда-нибудь в храм и в чём он вообще обретёт опору в своей тяжкой юной жизни. Душевная усталость уступила место отдохновению. Мирно уснув, Таня оставила бурлящий монастырь, по собственному нерадению не находящий покоя среди мирских забот.
Игнатия зашла в келью и подошла к спящей Тане. Тяжело вздохнув, она села на стул. Принять действительность было слишком тяжко, но ещё сложнее было сделать выводы из случившегося. Тане проще, она послушница, если с чем не согласна, можешь уйти. Для этого святые отцы и утвердили степени прохождения перед постригом. А как быть, если ты не согласна и в монастыре уже четыре года? Игнатии действительно было не просто: она в свои двадцать семь лет благочинная, второй человек в монастыре. И хотя Таня ещё не знает, но и матушка Константина пусть и страстный человек, но добрая и отзывчивая. Однако сегодня… Дать оценку сегодняшнему происшествию Игнатия так и не смогла. И слёзы тихо текли по её щекам. Ей было больно не только за Таню, но и за свою слабость и трусость.
XI
Утром пришла Стеша. Таня сидела на кровати, обдумывая свою беседу с отцом Алексеем.
- Ты как? Будем жить! – с улыбкой сказала Стефания.
- Нормально. А там как?
- Все только и перешёптываются о вчерашнем.
- Вот трещотки. Им только дай повод,- недовольно буркнула Таня и остановилась, увидев в дверях Игнатию:
- Что ты здесь делаешь, мать Стефания?
Стеша растерянно посмотрела на Игнатию, потом на Таню, не зная, что сказать. За посещение чужой кельи без замедлений можно было заработать с полсотни поклонов.
- Можешь идти, - миролюбиво сказала Игнатия, не требуя объяснений.
Игнатия проводила взглядом Стешеньку и некоторое время пристально смотрела на Таню.
- Как ты себя чувствуешь? – наконец спросила она проникновенным голосом.
- К чему такая забота?! Извини, мне надо идти, - вставая, сказала Таня.- Я хочу поговорить с отцом Алексеем.
- Зря пойдёшь. У него сейчас гости.
Таня опять села на кровать, задумчиво смотря, как колышутся деревья за окном. Игнатия тоже присела.
- Где Ромка? – отвлечённо спросила Таня.
- Убежал… наверное, к себе в деревню. Я же говорила, ничего хорошего из этого не выйдет.
- Что ж, по-твоему, я должна была стоять и слушать, как ты, - негромко сказала Таня и, смотря на Игнатию, добавила: - Вы каждый день читаете молитвы, слушаете жития, стоите на службе, но когда доходит до дела, все в кусты. Что я должна была делать, по-твоему?
- Может быть, не давать пирожное…
- Возможно, ты и права, но ты выросла в состоятельной семье. А Ромка ничего хорошего не видел в своей недолгой жизни. Ты не думала, что, может быть, это первое пирожное в его жизни? Что оно вообще делает в монастыре? Мне покоя не даёт это заговление: торты, лимонады, вина, а еда-то какая! Скажи мне прямо: зачем идти в монастырь, чтобы жить там, как в миру? – пронзительно смотря на Игнатию, сурово произнесла Таня.
- Всё зависит от тебя. Ты могла не есть, а без греха нет ни одного монастыря.