Вместе с игуменьей приехали несколько монахинь, одна из которых вела машину. Глаза сестёр тут же вонзились в новоприбывших, с ног до головы оценивая гостей. Дорогие ткани подрясников, мантии и обувь были всеми безмолвно отмечены и отозвались в некотором заискивании перед ними. Таня стояла в стороне и, смотря на всё это лицедейство, не могла понять, где здесь место монастырскому духу? Всё было настолько пронизано мирской суетой, что стало противно. Смотря на удаляющуюся делегацию и мельтешивших вокруг сестёр, Таня особенно остро почувствовала одиночество и тщетность в попытке что-либо исправить в монастыре.
Ливший дождь не мог затушить душевный пожар отчаяния. Ты знаешь, понимаешь и ничего, ничего не можешь исправить! Это невыносимо! Очнувшись от своих мыслей, Таня посмотрела, на какой дорогой иностранной машине приехала игуменья. Она обошла вокруг автомобиля, не веря своим глазам, читая и перечитывая наименование машины. Сама автомашина была абсолютно новая. Таня посмотрела на спидометр и вновь стала ходить вокруг машины. Потом остановилась напротив автомобиля, смотря на него: негодование душило её. Она никак не могла понять: зачем такая роскошь нужна в монастыре и во что превращают монастырь такие люди? Какие же огромные деньги стоит этот автомобиль? Даже если его подарили: зачем он тебе? Продай! Неужели мало приютов, бездомных, голодающих, которым так необходима помощь? Таня разбиралась в технике, и возмущение тем нарастало, что она понимала, во сколько обходится прихожанам содержание этой игуменской игрушки. Как же можно так бессовестно жить! А Константина её хлебом-солью встречает, в то время как какой-нибудь святой отец её бы на порог не пустил. Господи, как это всё возможно? Где же грань этому нравственному беспределу? Как же прихожане смотрят на всё это! А владыка их епархии ведь этого не скрыть! Или у него ещё более дорогая машина?
Таня стояла неподвижно под дождём. Слёзы текли у неё по щекам: ей было стыдно за игумень. Обидно за то, что они возглавляют и управляют монастырями, в то время как их место в послушницах с пожизненным обучением добродетели. Господи, как это низко - изображать благочестие и так глумиться над ним же! Таня знала, что суд совести настигнет их, но сейчас, сейчас они ликуют! Доколе будет твориться это беззаконие? И где? В том месте, где добродетель и справедливость должны торжествовать, а не быть попранными!
Увидев издали торчащий железный прут, Таня, недолго думая, подбежала и стала яростно его вытягивать. Поскользнувшись, встав, она вновь вытаскивала его с неимоверной силой. Наконец, прут поддался и почти вылез из земли, но кто-то оттолкнул её в тот же момент. Таня, поднявшись, увидела Игнатию.
- Ты меня не остановишь! - крикнула Таня и вновь рванулась к железному пруту.
- Не надо! Этим ты их не исправишь! - крикнула в ответ Игнатия и встала, преграждая путь.
- Значит, им всё позволено? Они не только свои души в ад отправляют, подлецы! Другие смотрят на что? Зачем идти в монастырь, чтобы так жить? Или для них монастырь - контора для заработка денег? И ты их будешь оправдывать? – изо всех сил сквозь - слёзы кричала Таня.
- Нет! Но и тебе глупость совершить не дам! Иди к себе, - твёрдо и спокойно ответила Игнатия. Они посмотрели друг на друга. Слова Игнатии привели Таню в чувство. Отдышавшись, она пошла в заброшенный дом, едва идя по скользкой дороге. Игнатия долго смотрела послушнице вслед.
XIV
В заброшенном домике Таня провела два дня, пока не уехала Макария. Занятые ублажением гостей, на отсутствие Тани никто не обратил внимания, чему она была только рада. Стешенька быстро нашла её местонахождение. Игнатия тоже догадывалась, где Таня, однако посчитала, что пока ей лучше быть там, чтобы не натворить ещё каких-нибудь глупостей. Эти два дня, проведённые в домике, позже, Таня вспоминала с особенным чувством теплоты.
В то время как в монастыре стоял пир чуждых друг другу людей, в заброшенном домике было братское торжество - Тайные вечери. Устроив из кирпичей печку, Таня со Стешей пекли картофель или просто грелись у огня. Не стесняясь в словах, обсуждали откровенно все события монастырской жизни. Два дня промчались, как один миг. Зазвонившие колокола объявили о конце весёлой жизни. Так что, когда Таня появилась вновь на монастырском дворе, всё произошедшее казалось давно минувшем, а в сердце была только радость прошедших дней.
Первым делом после затвора Таня хотела навестить отец Алексея и поговорить о случившемся, задать вновь возникшие вопросы и просто успокоить мятущееся сердце в беседе с батюшкой. Это стало жизненной потребностью и единственной возможностью хоть как-то примириться с печальной действительностью. В сложившейся ситуации с отцами Константина не одобряла общение с ним монахинь, а требовала регулярной исповеди у отца Григория. Однако, видя, сколь благотворно действуют слова отца на Таню, «милостиво» позволяла посещать домик неугодного священника.