Трудно было определённо выразить отношение игуменьи к отцу Алексею. Конечно, он ей был нужен. Во многом именно на его авторитете держался монастырь в материальном плане. Многочисленные состоятельные прихожане и паломники, наслышанные о его мудрости и чистой жизни, стекались со всех сторон. По этой же причине отец регулярно уезжал в город, где при приходе св. Григория Богослова, возглавляемом один из духовных чад батюшки, отец Алексей продолжал свою миссию. Вот и теперь, неспешно следуя по знакомой тропинке, Таня встретила монахиню Евсевию, которая сказала, что Таня напрасно идёт к отцу, поскольку тот уехал в город. Таня вернулась к пруду, с тоской посматривая на зимний пейзаж, который как нельзя более соответствовал её состоянию духа.
По прошествии нескольких дней в монастыре произошла история, в центре внимания которой невольно вновь стала Таня. У Стеши заболела мама, и она стала настойчиво упрашивать игуменью разрешить ей поехать к родным. Непонятно почему, но Константина вздумала, что Стефания лжёт и просто хочет поехать повеселиться. Поэтому она поставила условие: оставишь одежду, тогда можешь ехать. Для инокини это означало опять стать новоначальной в монастыре или вообще не возвращаться в обитель. Это было тем тяжелее, что, несмотря на своё трёхлетнее пребывание в монастыре, она была всё также инокиней, хотя и с монашеским именем.
Константина явно невзлюбила Стешу. В сущности, ещё дитя, ей было всего двадцать лет. В монастыре взрослеют медленно, зато глупеют быстро, отрекаясь от истинно монашеской жизни. От постоянных упрёков игуменьи Стешу не спасало даже то, что она долгое время была её келейницей. Потерю столь вожделенного многими места в виде келейницы Стешенька восприняла более чем спокойно. Отчасти будучи рада, что теперь, на коровнике она реже будет видеться с Константиной. Хотя, возможно, дружеские отношения с Таней стали основанием такого решения. Тем не менее, о причине столь пренебрежительного отношения можно было только догадываться. Несмотря на три прожитых в монастыре года, казалось, Константине было абсолютно всё равно, куда пойдёт Стеша. Таня не могла понять, как можно быть такой равнодушной к божественному служению в попечении вверенных ей Господом душ? Воистину, чужая душа - потёмки!
Последние слова потрясли Стешу до глубины души: расстаться с одеждой, столь выстраданной, было тяжело, но она всё же решилась уехать лишь потому, что, по сути, выбора не было. Хорошо всё обдумав, Стеша собралась в дорогу и уехала. Таня осталась без друга, а жизнь кипела, как и прежде…
Швейная мастерская оказалась местом ещё более враждебным, чем трапезная, хотя и считалась более выгодным, более чистым и спокойным местом. Это была правда, но не более. Отсюда все стремились попасть на клирос - самое престижное место на монашеском поприще, не считая, конечно, начальственных должностей. Быть начальником выгодно везде и в миру, а уж тем более в монастыре. В стремлении попасть на клирос никто не обращал внимания на собственные вокальные данные. Умеешь, не умеешь петь -не важно, главное угодить регенту, матушке Софронии. Невысокой полной женщине, производившей на первой взгляд удручающее впечатление своей грубостью. Однако при более тесном знакомстве подобное поведение было вполне обоснованным. Едва ли не все в монастыре хотят петь, но когда их туда направляют по игуменскому благословению, сестёр приходиться искать по всей обители. Монахини регулярно отлынивали от спевок и служб. Несомненно, хлопот у Софронии хватало.
В швейной мастерской шили подрясники, облачения для собственных нужд и на заказ. В семье Тани все умели шить. Хотя это занятие её не привлекало. Шить она умела достаточно хорошо. Работа шла неспешно, больше занимались разговорами. Несмотря на закрытую жизнь, тем для сплетен, как оказалось, было достаточно. Таня предпочитала пока молча исполнять свою работу, присматриваясь к обстановке:
- Эти трапезные вообще совесть потеряли, - недовольная случившимся, рассказывала Дионисия. - На завтраке поналожили одних горбушек. Я им говорю: «Смените!», а они мне такие говорят: «Смиряйся! Куда я их дену?» Я говорю: «Отдай паломникам». Так эта мать Амвросия посмотрела на меня и пошла. Что ты думаешь пришлось идти самой менять.