- Знаете, батюшка, я чувствую, что в духовной жизни иду, как по минному полю. И каждое отклонение, возможно, будет роковым. Я боюсь сделать ошибку!
- В этом ты права. Духовная жизнь сложна, но, согласись, и плоды её стоят того, чтобы бороться за них. Тем более, что кроме познания Истины, никто другого правильного пути не знает. А для этого, как учили Отцы, нужно, прежде всего, очистить сердце от суетных мыслей и желаний. Чистое сердце уже само может стать проводником к Правде. К тому же у нас много книг, оставленных святыми отцами, которые помогают нам из глубины веков не потерять себя на этом пути, но, пользуясь их опытом, не делать простейших ошибок. Поэтому наши предки считали важным читать жития и поучения людей, освятивших себя светом мудрости.
- Почему тогда религию упрекают в косности, если в ней так много правильного? – спросила Таня.
- Мы так долго боролись за свободу, что любые ограничения, даже необходимые, воспринимаются как агрессия против завоеванного. Но нужно понимать, а не идеализировать свободу. Попытка поставить свободу во главу угла плачевно закончится, поскольку она лишь соучастница нашей деятельности, но никак не основание. Любовь, и только любовь должна быть положена в основание нашей деятельности, причём искренняя и возвышенная. Поскольку человек может быть рабом в самой свободной стране, рабом своих привычек. И, напротив, быть свободным в рабстве. Знаешь, был такой древнегреческий философ Диоген Синопский. Так вот, он был против того, чтобы его выкупали из рабства. Он всем показывал, что раб не тот, кто содержится в неволе, но тот, кто сам посадил себя в неволю. Казалось бы, у нас нет рабства, но это официально. По-сути, общество и состоит из рабов, не официальных, но фактических. Рабов курения, богатства, комфорта, обжорства. Не умение остановиться свидетельствует, что из свободного ты превратился в раба.
Отец замолчал, а Таня думала о сказанном, не беспокоя его вопросами. Последнее время от множества гостей он выглядел особенно уставшим. К тому же Таня знала, что разговор и учение с мудрым человеком продолжается и в безмолвии. Остаток прогулки они так и просидели в тишине, созерцая неизреченную природную красоту.
Прошло две недели, проведённые в относительном покое. Прошлые немощи остались в прошлом, рука восстанавливалась, отчего настроение Тани было приподнятым.
Началась Страстная седмица. Паломников заметно прибавилось, но и работы тоже. Все думы игуменьи были не о том, как достойно провести последнюю неделю поста, а как встретить Пасху. В очередной раз началась монастырская суматоха по подвалам, закупки в городе множества продуктов, суета сует! Вновь взирая на эту бестолковую беготню, Таня подумала: зачем вообще нужны эти праздники, если от этого столько пустых забот. Ведь праздник должен быть не для еды, а для души. «Но разве это докажешь Константине. Она вон какая замученная бегает. Странно, но мне её совсем не жаль! Разве можно глупость жалеть? Посочувствовать? Да! Но жалеть - нет!»
Чтобы множество народа, занимающихся приготовлением, не мешали друг другу, Константина разделила их: монастырские готовят ежедневную трапезу, а паломники - к праздничному столу. Таня чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Странно, но сёстры воспринимали эту суету как нормальное явление. Наверное, они и не предполагали, что монашеская жизнь заключается совсем в ином. С другой стороны, а кто им рассказал об этом. Кто призвал их жить по другим принципам?
Таня смотрела, как келейница Феофана заботливо, если не сказать угодливо, расставляла подставочки, стаканчики, тарелочки, салфеточки на игуменский стол с аккуратно разложенными на них серебряными столовыми приборами. Апофеозом грешного пиршества было постное кушанье, неуклюже смотрящееся на ресторанно-игуменском столике. Глядя на эту неуместную даже в обычный день, а тем более на Страстной седмице, трапезу, стало противно. Таня пренебрежительно взирала, как вслед за украшенным столом Феофана раскладывала во все эти вазочки различные кушанья. Возможно, Феофана даже не догадывалась, что для искоренения этого барства и были созданы монастыри. Так что, увидев, как Таня смотрит на игуменский стол, она сказала: