Мать девушки всхлипнула.
— Почему иголку? Вовсе не иголку, — говорю я. — Можно все просчитать. Если примерно знать, во сколько я выехала из деревни, и взять максимальную скорость, разрешенную на трассах по области, а приехала я в одиннадцать вечера, то можно обрисовать примерный радиус поиска. А там уже...
— Что? — прервал меня следователь.
— А там уже я по прямой почти все время ехала. Так что...
— Так. что? — снова перебил меня следователь.
— И от нашего местоположения на карте можно нарисовать круг.
Я взяла линейку со стола следователя и, прижав один конец ее пальцем, очертила другим концом круг. Следователь отобрал у меня линейку и бросил ее на стол.
— Это же можно сделать? — спросила я.
— Ну, допустим, — он смерил меня грустным взглядом. — Только вы же не по прямой ехали.
— Так за пределами круга искать и не надо. Это место ближе к центру одного из сел в округе. А вот насколько — зависит от того, сколько заброшенных фабрик есть в округе, — закончила я говорить.
— И все прочесывать?! Ни людей, ни времени... — следователь задумался на мгновенье.
— Да, но не все же фабрики имеют форму буквы «Г», — привожу я еще один аргумент.
— Дайте мне лист бумаги, — прошу. — Я вам нарисую мой маршрут с учетом поворотов и примерного расстояния между ними.
Он протягивает мне лист и ручку.
— Ну, рисуйте.
Я взяла ручку и схематично нарисовала весь свой маршрут. И здание, и изгибы дороги, и остановку.
— Вот это точно, как на местности.
— Но это только часть маршрута, — следователь смотрит на меня.
— Да, но! Вот здание, вот территория за зданием, — указываю ручкой на свой план. — И если учесть, что я вылезла из окна и очутилась на крыше, то всё производство было в бункере, скорее всего. Оно и сейчас там есть, явно подпольно. Я не думаю, что очень много таких заводов в округе. И от главной трассы дорога делает поворот очень крутой. — Провожу ручкой по плану.
Следователь снова посмотрел на меня и вздохнул.
— Все равно быстро это место не найдем.
— Если не будете искать, не найдете, конечно, — отвечаю.
— Да у нас каждый человек на счету. И вообще, отпечатки, говорите, нам чего весь город, вернее, всю мужскую половину его, проверять?
— Ну и на том спасибо, — вздыхает снова мать девушки.
Мы выходим в коридор и сворачиваем за угол.
— Ой, не туда, — с этими словами мы разворачиваемся, и я задеваю шедшего по коридору мужчину.
— Извините, — говорим мы с ним хором.
Мужчина улыбнулся, а нам было не до улыбок. Мы молча пошли дальше. Мама девушки снова всхлипнула: «Я ж говорила, что всё бесполезно. Не будут они искать их».
— Стойте! — я вскрикнула. — Стойте. Я сейчас. Я кое-что еще вспомнила.
И я возвращаюсь в кабинет следователя.
— Ну что еще? — следователь поднял на меня глаза.
— Я вспомнила! На водителе машины, что номер откручивал, форма была как у охранника. Вот.
— И что нам это дает?
— Как что? — удивляюсь я. — Он в охране, значит, работает. У них обычно график сутки через трое...
— И?
— И значит, вполне может без отрыва от основной деятельности...
— Основной — это охранником... Или?
— Я серьезно!
— Я тоже, — следователь встал из-за стола и подошел к окну. — Знаете, сколько охранных фирм в городе? Их проверить, опять же, люди нужны. Время опять же. Да, может, их уж и в живых нет.
— Не говорите так. Живы они. Эти гады их там... Я не стала при матери говорить. Они к ним клиентов возят. А их держат там как сексуальных рабынь.
— Если мы станем охранников на отпечатки проверять, разговоры пойдут. Там сразу уволится человек, и всё. Ищете его, — он помолчал. — Я бы и рад это дело раскрыть. У самого дочь растет. Но зацепок мало очень. Совсем нет почти. Чисто гады работают. Это уже не первое исчезновение среди девушек. А мы с мертвой точки не сдвинулись даже.
Он бросил ручку на стол.
— Но ведь можно придумать причину, по которой отпечатки снимают.