Вот только встать не успел — передумал. Снова опустился на колени, взял девичье лицо в свои руки, заставил смотреть на себя.
— Ты действительно так сильно меня ненавидишь? — самые глубокие, самые пустые и одновременно наполненные серые глаза смотрели прямо на нее, даже скорее в нее — в ту самую душу, которой в Альме осталось не так уж и много.
И врать ему сейчас она не смогла бы. А сказать правду… Сказать правду тем более.
— У вас кровь, — потому скользнула взглядом на щеку, ощущая укол где-то в груди.
— Это твой след.
— Уберите, это ведь больно…
Ринар хмыкнул. Больно… От слов и осознания неправильности собственных поступков бывает намного больней, чем от царапин. Намного больнее наносить раны, чем их получать.
— Это твои следы, ты и лечи…
Мужчина почувствовал, как сердце девушки зашлось быстрее. А еще почувствовал, что стена из гнева, которая сейчас стояла между ними, пропускает что-то еще… растерянность.
— Как?
— Так же, как я…
Альма вскинула на мужчину взгляд, полный сомнения. Неужели действительно надеется, что после всего она сама к нему притронется? Добровольно? Притронется к тому, кого ненавидит больше, чем боится смерти? Видимо, надеется, потому что понимающе улыбаться, все же вставать, уходить, Ринар не спешил.
— А если не стану? Так и будете ходить с отметиной на лице?
— С твоей отметиной на лице.
— Никто не поймет…
Ринар хмыкнул, но промолчал. Какое ему дело до кого-то другого, когда здесь и сейчас решается единственный важный для него вопрос?
— Лечи, Альма… или пошли.
Мужчина снова попытался подняться, но в этот раз сделать этого не дала уже Альма. Придержала за локоть, дождалась, пока в третий уже раз опустится, вопрошающе посмотрит.
— Вам ведь все равно, завтра уедете и думать забудете, а мне, благодаря вам, жить среди людей, который будут осуждающе смотреть… — девушка говорила только потому, что надо было как-то объяснить то, что сделала потом.
То, что действительно позабыв о боли в коленках, приблизилась, рвано выдохнула, собираясь с силами, а потом шепнула известный с детства заговор, касаясь губами оставленных своими руками царапин.
Обязательно ли было целовать? Нет. Достаточно любого контакта. Но ведь Ринар ясно дал понять — либо лечить так, как лечил он, либо… с него сталось бы ходить с расцарапанным лицом. Ходить, мусоля взгляд, и теребя глубоко-глубоко живущие чувства, которые не дали бы спокойно смотреть на рану, сотворенную своими же руками.
Каждый раз, касаясь кожи на мужском лице, Альма чувствовала, что он напрягается. Не от боли — вряд ли лорду, прошедшего в своей жизни миллион разных испытаний, может доставить неудобство подобная царапина.
Вот только даже царапины почему-то слишком долго не хотели заживать. Сначала Альма подумала, что все дело в том, что лечит она лорда, а потом вспомнила, как лечила ту же Гэйю, и подобных проблем не возникало, значит…
— Зачем вы мешаете? — девушка оторвалась от мужской щеки, задавая вопрос почти шепотом, глядя в серые, теперь уже намного более спокойные, глаза. Он даже усмехнулся.
— Знаешь, как ценна ласка любимой женщины? — только больше мешать не стал — царапины затянулись на глазах. — Спасибо.
— Вы даже в этом ведете игру нечестно, — Альма покачала головой, бессильно опуская руки, которые до этого покоились на груди мужчины — исключительно для удобства врачевания.
— Тогда из-за еще одного раза хуже не будет, правда? — Ринар резко приблизился к лицу жены, коснулся губами губ. Зачем? Хотел перекрыть воспоминания о том поцелуе у щита. О том слишком горьком и больном поцелуе.
Потому теперь целовал иначе, а она не отталкивала. Спроси ее кто-то в этот момент, почему? Соврала бы, что от неожиданности, а на самом деле… Хорошо, что никто не спрашивал.
Уже через мгновение, оторвавшись от девичьих губ, Ринар встал, поднял девушку на руки, направился в сторону места, с которого и был совершен побег.
— Я все же ненавижу вас, — и пусть слова расходились с тем, что Альма сейчас чувствовала, обязана была это сказать. Больше для себя, чем для него.
— Я готов с этим жить, Душа. Пока… — хотя он даже не попытался сделать вид, что поверил. Теперь-то на лице больше не гуляли тени. Он был предельно спокоен. Предельно спокоен и уверен, потому что чувствовал — не ненавидит. Борется — да. Сомневается — да. Злится — да. Но не ненавидит.