Выбрать главу

Но в один из дней, когда письмо должно было прийти, поймала себя на том, что ждет. Что мысль о послании маячит на подкорках сознания, то и дело, напоминая о себе тревожным звоночком. Тогда она вновь рассердилась, ведь поняла — он приучил ее к ожиданию своих писем. Но долго злиться девушка не смогла — вернувшийся из города служащий принес конверт.

О чем он писал? Чаще всего о глупостях. Иногда, о глупостях непристойных. О том, что уже связывало их и о том, что, по его словам, обязательно еще предстоит. Первые письма Альма сжигала. Глупо улыбалась, иногда сердилась, но предпочитала сжигать, чтоб они никому не попались на глаза. А потом перестала делать и это. В те дни, когда писем не было, она позволяла себе перечитывать те, что находились в ее полном распоряжении.

Он ни разу не извинялся за то, что так круто изменил ее жизнь. И это было правильно — Альма все равно не поверила бы в раскаянье. Никогда не клялся в любви — тоже правильно, тоже не поверила бы. Не забывал намекать, что ждет, когда она перестанет мучить себя, а заодно и его. Не скрывал, что письма — способ заставить ее перестать поскорей. Иногда элементарно пытался спровоцировать на ответ. Но Альма держалась. И сегодня тоже обязательно должна сдержаться… Глаза забегали по строчкам:

«Гелин, надеюсь, ты представляешь, что делаешь со мной, заставляя ждать. Потому что я уже прекрасно знаю; как ты будешь расплачиваться за это мое ожидание…»

Заставить себя не трепетать не получалось. И не бегать по одним и тем же строкам раз за разом тоже не получилось. И не уткнуться после прочтения в подушку закрывая глаза, чтоб представить его, когда он это писал, не получилось. И не застонать беззвучно, признавая свою слабость перед ним тоже.

«Перестань противостоять мне, Альма. Лучше подумай о том, сколько счастья ты пропускаешь сквозь пальцы».

Это не счастье — это мучение. Альма чувствовала, что стоит ему появиться на пороге — душа и тело тут же сдадутся. Душа всегда принадлежала только ему, а тело судорожно сжималось от одних только мыслей о нем. Но ведь был еще разум. Разум, который криком кричал о том, что ничем хорошим это закончиться не может. Что ее мучитель всего лишь увлекся, поиграет, а потом, когда играть наскучит, забудет. Выбросит из мыслей еще на восемь лет или на всю жизнь.

Лишь перечитав послание трижды, девушка отправила его в шкатулку к собратьям, а потом заставила себя встать с кровати, выйти, вернуться на кухню, попытаться глупо не улыбаться и не предвкушать.

Черт. Нельзя предвкушать его возвращение.

* * *

Остаток дня Альма провела настолько активно, насколько это было возможно. Руки практически чесались, так хотелось наконец написать ответ. И не останавливало даже то, что она еще совсем не была готова к встрече. Хотелось просто, чтоб приехал. Без рациональных объяснений и поиска логики в собственных желаниях.

Бороться с этим Альма пыталась, занимая себя всевозможными глупостями, будь-то приготовление пирога, разговоры с конюхом, прогулки вдоль щита, составление списков и раздумья о том, какие шторы будут лучше всего идти к светлой обивке кресел в гостиной. Лишь глубокой ночью, когда дом затих, девушка рискнула вернуться в спальню. Она с опаской посмотрела на шкатулку с письмами, но сдержалась, не достав ни одного. Потом была ванна, долгие уговоры себя наконец-то заснуть, желательно без сновидений, а потом сон. К сожалению, сновидения были.

Он, она, ощущения мягкого мха под промокшей рубахой, горящее тело, жадные губы…

Альма проснулась, чувствуя разочарование из-за того, что это опять всего лишь сон, застонала, подбив подушки, а потом уткнулась в них лбом, приказывая себе спать дальше. Девушке казалось, что еще несколько таких ночей, и она готова будет не только писать ответное письмо, но и нестись к нему навстречу.

Благо, больше в ту ночь ей не снилось ничего. Открыв глаза, осознав, что это действительно так, Альма расплылась в улыбке, сладко потягиваясь.

Ночью был дождь, встав с кровати, открыв окно, девушка жадно втянула носом прохладный воздух, наслаждаясь запахом влажной земли. Она долго стояла вот так — в одной ночной рубахе у окна, держась руками за раму, вдыхая это богатство.

Бывает так, что дышишь и не можешь надышаться, не можешь заставить себя отойти, и глаза закрываешь, чтоб ощущения были ярче. Так сейчас было и у Альмы. С каждым порывом ветра по коже пробегали мурашки, но даже мысли не было о том, чтоб закрыть окно, отойти или накинуть что-то на плечи. Не волновало, что кто-то может увидеть ее снизу, что она сегодня и так спала слишком долго, а значит, скоро на пороге появится взволнованный управляющий, чтобы справиться все ли хорошо.