Дождевик на полу, поверх насквозь мокрой ночной сорочки. Отстраненно Альма поняла, что слышит странный шелест — снова пошел дождь, ветер заставлял раму со скрипом отлетать, а потом захлопываться, чтобы вновь отлететь, капли даже достигали кровати, но на это было плевать. На все плевать.
Альма до сих пор не слишком хорошо помнила, как все было в фиолетовом дворцовом зале. Запрещала себе вспоминать, убеждала, что это произошло помимо воли и желания. И это было действенным щитом — вера в то, что принудили, заставили, навязали свою волю. А теперь она сама же рушила свой щит и… не жалела.
Крики, стоны, шепот должен был заглушать дождь, а даже если это не так — тоже плевать. Она с шестнадцати лет мечтала о том, что ее будет любить этот мужчина. Мужчина с рваным дыханием, горячим телом, практически лихорадочной температуры, пронзительным взглядом, каким-то непостижимым образом знающий, что именно ей нужно в эту секунду и что нужно в следующую. Может, дело в той связи, о которой он говорил, может, в его опыте, а может, все дело в том, что ей нужен просто он. И одного осознания, что с ней он, достаточно, чтоб все казалось идеальным. Его медленные, быстрые, потом снова медленные движения. Ее прерывистые вздохи, потом нехватка воздуха и снова вздохи.
На улице разразилась гроза, а в спальне вдруг стало как-то душно, жарко, воздух сгустился, будто готовясь создать собственный разряд.
Разряд был, и не один. В письмах Ринар обещал, что она расплатится за то время, которое пришлось провести порознь. И теперь заставлял снова и снова расплачиваться. Это тоже должно было быть наказание наслаждением, неизвестно только кто кого наказывал. И наказывал ли.
Шум ливня за окном, редкий скрип половицы под ногами проходящих за выжившей дверью на цыпочках служащих, ровный сердечный ритм. Ритм его сердца.
Альма лежала, прижавшись ухом к груди мужчины, пытаясь не думать, не анализировать и не жалеть, а просто слушать и ждать. Дождалась, вот только не слов, Ринар приподнял ее лицо, потянулся к губам, накрыл их своими. Долго целовал, а потом резко отстранился, опустил руку, открывая один из шкафчиков прикроватной тумбочки. Туда Альма никогда не заглядывала — не было нужды, а рыться в его вещах просто так, ради интереса, было ниже ее достоинства, которое она так отчаянно пыталась сохранить. Раньше.
— Если хочешь… Выпей, — мужчина сел в кровати, поднял флакончик с зельем на уровень глаз, взболтнул. Желтая жидкость качнулась.
Альме же ничего не осталось, кроме как грустно улыбнуться… Тут же захотелось замотаться в простыню, а еще лучше сбежать, или чтоб пропал он… Она ведь только начала… Совсем чуть-чуть, самую капельку верить, что все это не просто так. Что он действительно может испытывать к ней что-то более значимое, чем похоть. Похоть, без последствий.
Видимо, Ринар расценил все неправильно, подумал, что не спешит брать из его рук бутылочку потому, что не понимает, что это…
— Не волнуйся, это не вредно, просто вряд ли ты сейчас хочешь… — он явно пытался подобрать слова. Такие, чтоб звучали правильно. А таких нет. Альма все поняла. Он гнал через ночь, в дождь, боясь, но только не потому, что любит, а потому, что не успел еще наиграться. Только ведь начал… А когда надоест, зачем ему нежеланные отпрыски от игрушки? Для детей у него есть жена.
— Я знаю, что это, милорд, — Альма обернулась, взяла из его рук флакончик, откупорила, сделала маленький глоток, смотря в серые глаза, а потом залпом выпила все, сдерживаясь от того, чтоб не поморщиться. Удивительно, но ему удалось сделать ей больно. После того, как сам же забрасывал куда-то выше облаков, так же резко саданул о землю. Хотелось мстить… — Можете не утруждаться объяснениями. Рожать от вас… Вряд ли смогу полюбить детей, смотрящих на мир вашими глазами. Да и раньше мне часто приходилось это пить…
Когда по лицу мужчина прошла судорога, скулы напряглись, Альма отметила, как эта реакция разливается бальзамом.
Задело. Вот и отлично. У него есть жена. У нее тоже есть прошлое. Прошлое, в котором были мужчины. Мужчины, тоже не горящие желанием заполучить от нее наследников. Не важно, что была она с одним только Синегаром, не важно, что никогда не была с ним в полном смысле этого слова, представляя на его месте другого. Ринар-то этого не знает. И не узнает никогда. Это ее месть. Месть ревнивцу в нем за зелье.
— Часто? — Ринар приблизился к ее лицу, слизнул оставшуюся еще на губах капельку зелья, а потом поцеловал. Видимо, хотел проверить, что не схитрила, действительно глотнула. Проверил тщательно, даже слишком.