Сейчас было так же — Альма чувствовала себя безумно уставшей и из-за этого страшно злой.
Не ожидавший такой прыти, Ринар сначала удивился, даже несколько раз зазевался, а потом отбросил всякое легкомыслие, продолжая бой с Альмой как с достойным соперником.
Нет, девушка не была талантливейшей в этой сфере — тоже иногда зазевывалась, получала тычки под ребра, несколько раз в бедро, однажды — чуть ниже поясницы, в воспитательных целях — чтоб соперника не жалела, даже падала, а потом со злостью отбрасывала руку Ринара, когда тот пытался помочь подняться.
Чувствуя боль, смешанную с усталостью и льющим через край адреналином, Альма билась до последнего, действительно хотела победить… Ринар дал — в какой-то момент отбросил меч, поднял руки, капитулируя, она при этом держала свой у горла мужчины.
Только измываться над повергнутым и радоваться собственной победе не спешила — несколько секунд смотрела в глаза мужчины, чуть сильней надавливая на клинок, вжимая его в ямочку под кадыком, а потом отшвырнула, прижимаясь всем телом, накрывая губы мужа своими, жадно раскрывая, повергая.
Не только мужчинам приятно быть завоевателями. Женщинам тоже иногда это нужно. Альме, которая мечтала о том, что этот мужчина будет всецело ее с детства, это было необходимо, как воздух. Она ведь все же победила. Всех. Его упрямство, старое чувство к другой, собственные страхи. И теперь он с ней. И все так, как должно было быть с самого начала.
— Идем в дом, — Ринар подхватил Альму на руки, направляясь к заднему входу.
Нельзя сказать, что с его души упал камень, но легче стало. Каждый раз, оставляя ее здесь, Ринар корил себя за то, что Альма остается беззащитной. Теперь же… Даже случись с ним что-то, она всегда сможет постоять за себя. У нее всегда будут деньги — он позаботился об этом. В случае, если в особняк придет весть о том, что с лордом Приграничья случилось несчастье, управляющий отдаст Альме письмо с указаниями к действию, с поддельными документами, маршрутом. А если кто-то попытается обидеть — его девочка не останется в долгу.
Их дом обладал чудеснейшей особенностью — когда хозяева не хотели никого встретить, он будто вымирал. Так и сейчас, не встретив никого по дороге, они добрались в спальню, расправились с грязной одеждой, разлили по полу большую часть воды, предназначенной для купания, а потом и вовсе всю.
— Люблю тебя, — исследуя губами маршруты, которые совсем недавно выводила мочалкой, Альма лечила оставленные во время сражения ссадины, прекрасно осознавая, какое доставляет удовольствие. Сама изгибалась под его ласками несколько минут тому куда сильней, чем он теперь.
— Не могу, иди сюда, — вот только закончить лечение Ринар ей не дал — потянул девушку вверх, стоило той достичь ребер, перевернул на спину, вжимая в гладкую поверхность ванны, а потом поймал сладкий стон губами, тут же начиная двигаться и чувствуя, как она стремится навстречу, заостряя ощущения, пытаясь быть ближе, как впивается ногтями к плечи, не выдерживая такой желанной остроты и близости, как обвивает его ногами, прося то ли остановиться, то ли не прекращать движения.
— Люблю… Тебя, — а потом запрокидывает голову, сжимаясь пружиной, кусая губы, выгибается сильней, сдаваясь на суд страсти первой. И он вслед за ней. Тоже любит и сдается.
— Душа…
— Что? — из ванной они вновь переместились в спальню, провожали взглядом закат, встречали ночь…
Ринар лишь раз выходил из комнаты, чтобы исполнить роль добытчика — принес еду, кормил из рук, сам ел так же. Потом собирал осколки, чтоб Альма не поранилась, когда они нечаянно сбросили на пол тарелку, а Альма посмеивалась, то и дело отвлекая. В конце концов, решив, что с осколками разберется позже, когда неугомонная заснет, мужчина вновь отвлекся на нее. Пытался успокоить, как умел. Она даже сделала вид, что ему удалось — в очередной раз взлетев, а потом опустившись на землю, закрыла глаза, позволила гладить себя по голове и шептать всякие важные глупости, вторя им или соглашаясь там, где положено было согласиться.
Но последние несколько минут они молчали, слушая, как за открытым окном заводят привычную ночную песню цикады.
— Хочу взять с тебя одну клятву.
— Еще одну? Не много ли, мой лорд? — Альма усмехнулась, но глаз не открыла.
— Эта — самая важная, Альма.
Зато когда услышала, что интонация у него безумно серьезная, запрокинула голову, вглядываясь в не менее серьезное лицо.
— Говорите, мой лорд.