Деми нахмурилась. Звучало не слишком… волшебно.
— Но да, подобной силой — впитывать в себя магию — тоже необходимо обладать. Без нее даже пропитанные колдовством Эгида[2], Кадуцей[3], Рог изобилия[4] или Золотое руно[5] останутся лишь красивыми безделушками, а божественный ихор — странной на вид кровью.
— Значит, вы не сможете научить меня заклинаниям, если колдовской силы внутри меня нет?
— Не верь тем, кто говорит, что заклинания порождают особые — магические — слова, что боги или демоны шепчут тебе в уши. Слова, бесспорно, имеют силу, но магия их иная, чары из них не сплести. Пламя страсти или ненависти словами зажечь ты можешь, но не превратишь человеческие кости в пепел или тлеющий уголек. То, что другие называют чарами или заклинанием — это долгий, продуманный до мелочей ритуал, во время которых я вытягиваю силу из окружающего пространства, явлений или стихий. Магия идет или снаружи, или изнутри. Потому она так сложна и едва постижима для обычных, не обладающих божественным благословением людей.
Деми помрачнела. Однако сдаваться так просто была не намерена.
— Но вы ведь можете научить меня вытягивать магию из окружающего мира? — Она стушевалась. — Или, для начала, помочь понять, способна ли я вообще на подобное.
— Могу.
— Когда мы начнем?
Цирцея одобрительно рассмеялась.
— Раньше бы я сказала — как только мой отец вслед за Эос взлетит в небо на своей колеснице. Что значит, с самого утра.
Деми выдохнула. Кто бы подсказал ей, как говорить с дочерьми богов, чтобы не оскорбить их своей настойчивостью? Однако Цирцея — прямолинейная, даже дерзкая, на избалованных — в представлении Деми — богов, что пировали на Олимпе в окружении харитов и муз, среди танцев и песен, была совсем не похожа. Впрочем, и для самих богов с началом войны пиры и танцы на роскошном Олимпе остались в далеком прошлом.
— Я не могу ждать так долго. — Деми решила говорить прямо. — Каждый день стирает из моей памяти новые воспоминания. Пока я помню… я хочу сделать хоть что-то.
Она не была уверена, что Цирцея ее поняла, но лучше подобрать слова не сумела бы.
— Почему это для тебя так важно? — задумчиво глядя на нее, спросила колдунья.
— Потому что если я смогу спасти хоть одну жизнь вместо того, чтобы только наблюдать, как последствия моего поступка их рушат… Возможно, мне будет легче, просыпаясь по утрам, слышать ответ на вопрос: «Кто я?». Возможно, я буду чуть меньше саму себя — пусть и прежнюю — ненавидеть. Возможно, мне будет проще доказать, что я — не она. Не та Пандора.
Никиас отвернулся от окна и теперь, как и Цирцея, смотрел на Деми. И, пусть полубогом он не был, от его пронзительного взгляда ей становилось не по себе.
— Я знаю, что такое — расплачиваться за свои ошибки. Что такое — гадать, достоин ли ты прощения. — Заметив взгляд Деми, Цирцея объяснила столь непринужденным тоном, словно говорила о погоде: — Сцилла… То устрашающее чудовище, что кормится моряками и, будто игрушечные, топит корабли. Она не всегда такой была. Сцилла пала жертвой моего заклятья.
Деми подалась вперед, не успев стереть с лица ужас.
— Но… почему?
Уголки пурпурных губ Цирцеи едва заметно дрогнули.
— Любовь толкает людей на странные поступки.
— Вы влюбились в одного мужчину? — поняла Деми.
— О, не просто в мужчину. В Главка.
И она замолчала, прикрыв за пушистыми ресницами черные глаза. Казалось, вовсе пожалела, что начала говорить. Помогла, как всегда, Ариадна.
— Он был простым рыбаком, но притом неотразимым юношей, не уступающим в красоте самому Аполлону. Однажды он, отведав волшебную траву, почувствовал непреодолимое желание окунуться в воду. Реки омыли тело Главка и превратили его в морское божество. Вместо ног у него появился хвост, волосы его удлинились и окрасились в цвет морской волны, но в остальном он остался все тем же красивым юношей…
«Конечно, ведь появление рыбьего хвоста — это такая малость», — мысленно хмыкнула Деми.
— Красивым юношей с добрым сердцем, что стал покровительствовать рыбакам. За это, наверное, я его и полюбила, — хрипло произнесла Цирцея. — За то, что, даже став богом, не забыл о том, кем когда-то был. Но он… он влюбился в Сциллу, прекрасную нимфу, пришедшую однажды к его берегу. В один из дней Главк признался ей в любви, но она не захотела ответить ему взаимностью. И тогда он пришел ко мне — за любовным зельем, что способно растопить лед в сердце Сциллы. Я же своими чарами попыталась отвоевать его сердце.