— Хм-м. Интересно. И где же этот роман? Могу ли я его почитать?
— Нет, он ещё не завершён, я всё ещё над ним работаю. Кое-что я храню в черновиках на бумаге, что-то в лэптопе, а что-то просто в памяти. Мне предстоит всё это сложить в одно целое. Как бы тебе объяснить главное? Дело в том, что я не понимаю себя, не понимаю, кто я. Иногда мне кажется, что меня вообще не существует на земле. Я хорошо умею притворяться, играть разные роли, приспосабливаться к окружающей среде. Но глубоко в душе я отлично знаю, что всё это притворство. Я чувствую себя по-настоящему собой только тогда, когда на меня находит вдохновение и я пишу. Но вдохновение, увы, приходит не так часто, как хотелось бы, зато жить в реальной жизни приходится каждую минуту.
Она снова умолкла, и мы лежали молча, слушали, как за окном шелестят листья и порой, нарушив тишину, проезжает по дороге машина.
Неожиданно она повернулась ко мне:
— А скажи правду, Бен, тебе же наверняка приятно знать, что ты трахнул меня. Я знаю, что вы все, белые мужчины, хотите хоть раз трахнуть чёрную женщину, для экзотики. А потом рассказываете друг другу небылицы, как это было, как чёрная сука кричала во время траха на весь район, и что во время оргазма она едва ли не прыгала до потолка. Разве это не так? Да. Это так! Я и есть та самая чёрная сука! Иди ко мне, мой сладенький…
* * *
Утром, с ранним щебетом птиц за окном, мы проснулись и, не тратя лишнего времени на утренний моцион, вышли из квартиры. Я повёл Эми на ещё безлюдный солт-марш. Эми была в джинсах, я дал ей свою футболку. Она была без лифчика.
Там было совершенно безветренно. Мы вошли в рощицу, где на полянке несколько диких котов поедали из пластиковых мисок снедь, которую им регулярно приносят местные жители. Мы пошли по вьющейся широкой тропе, бегущей между кустов и деревьев вдоль залива.
— Неужели за все эти годы ты так и не освоила и не приобрела никакую нормальную специальность? — спросил я. — Я понимаю, писать роман — это интересно, но это же не работа. А домработница — извини, не специальность для такой умной женщины, как ты.
Она смутилась, будто бы я застал её врасплох этим вопросом.
— У меня есть то, что ты называешь нормальной специальностью. Да… Я… медсестра. Медсестра, — повторила она, понизив голос, будто бы желая, чтобы никто больше, кроме меня, этого не узнал. — Но сейчас я не хочу об этом говорить. Это очень неприятная для меня тёмная история. Я расскажу тебе об этом как-нибудь в другой раз. Смотри, енот!
Мы остановились возле густого куста, у которого мохнатый остроносый енот ел орехи. Зверёк был настолько занят поеданием орехов, что не обращал на нас никакого внимания.
Вдали, у самой воды, высился врытый в землю деревянный столб, увенчанный большим соколиным гнездом. К тому гнезду было очень сложно подступиться, повсюду росли колючие кусты, вся местность там была изрыта глубокими оврагами с грязной водой, остававшейся после постоянных океанских отливов. В начале лета там из яиц вылупились два соколёнка, недавно они стали покидать гнездо, вылетая под присмотром родителей.
Наблюдатель за птицами — мужчина средних лет, грудь которого была обвешана биноклями и подзорными трубами, — стоял на тропе, следя за соколами в гнезде.
— Можно посмотреть? — обратилась Эми к мужчине, причём до того непосредственно, словно к давнему приятелю.
Не меняя задумчивого выражения лица, мужчина снял со своей груди массивный бинокль и передал его Эми.
— Два родителя-сокола и два малыша-соколёнка, — промолвила она. — Эй, сёстры! Я здесь!
Похоже, одна из птиц услышала её призыв. Она вылетела из гнезда, взмыла ввысь и, закричав «кии-иии-aрр!», понеслась по направлению к нам. Сделав над нами несколько кругов, вернулась в гнездо.
Эми медленно опустила бинокль. Она стояла, словно окаменев, широко раскрыв глаза.
— Ты в порядке? — спросил я, слегка встревожившись.
Но Эми молчала, оставаясь неподвижной. Потом повернула лицо ко мне, на её лице было выражение удивления и необъяснимого испуга.
— В меня сейчас вселилась душа птицы. Я стала птицей, свободным соколом!
Я молча кивнул, не смея ей возразить. Я понял, что она сейчас не шутит и верит в то, что говорит.
Это показалось невероятным, но, словно в подтверждение её слов, перед нами сверху медленно опустилось и легло на землю перо серо-коричневой окраски.
— Видишь?! Видишь?! O, мой бог! — Эми подняла соколиное перо и, поднеся поближе к лицу, внимательно рассмотрела его.
Мы продолжили наш путь. Вскоре очутились на берегу. Песок здесь был в мелких камешках и ракушках. Зато вода была прозрачной, как хрусталь, до того чистой, что можно было различить даже глаза мальков, плававших возле пучков травы.