А там что-то упало.
Представила: вот выводит, кладет ему руки на шею. Он, молчаливый, взволнованный, целует в сгибе локтя. Ладонями она принимает это лицо.
И снова — будто тяжелый прыжок Лялька, что ль? Надо ее запереть. Родное, живое — неловко.
Сердце стучало неистово.
Еще раз потрогала кожу мохнатым, широким, оранжевым полотенцем, накинула на плечи халат. Вышла.
Его в кухне не было.
Легким шагом вплыла в комнату — и там его нет.
Не понимая, рванулась обратно, сшибла лезшую под ноги кошку… нигде!
Почувствовала опустошенность. Был ли он, не был ли, может, все это — бред?
На столе лежали очки — выпуклые, круглые стекла. При ней никогда ими не пользовался. А рядом — ее фотография: три на четыре. Отвратительная, какие только бывают на пропусках, фотография. Дикая мысль пришла в голову: неужели разглядывал фото? Неужели разглядел, какая она, наконец?
Показалось, что шевельнyлась портьера. Бросилась, изготовив губы в улыбке.
Ткнула — нет. Пустота.
— Я, кажется, схожу с ума, — громко сказала она. И прошла стремительно в кухню — нет, никого!
Снова в комнату. Ощущение было такое, словно он прячется, притаился, словно — игра.
— Послушайте! — громко сказала. — Но это негодная…
А подумала так: в этот год, в этот час, в эту минуту я…
И быстро присела, заглянула под стол: никого! Скрипнула шкафом: что за вздор!
— Я с ума! — крикнула.
Никого. Только со шкафа спрыгнула Лялька, зацарапала лаковый пол, убегая.
— Я сумасшедшая, — спокойно сказала, — и это весьма любопытно.
Зеркала в рост в доме не было — не любила фигуру свою. Набрала маленьких; круглых, овальных, прямоугольных. Таких было много — нравилось разглядывать себя подетально. Взяла молоток, набила гвоздей, навесила, приладила зеркальца на стену.
Получился многоэтажный дом с тысячей окон.
Сбросила на пол халат: в каждом оконце замелькала какaя-то часть обнаженного тела.
«Тарантелла!» — послышался баритон. Строгий, спокойный.
— Спасибо! — поблагодарила соседей за радиопомощь.
Музыка грянула бурная, радостная, зажигательная.
— Красиво играете! — похвалила и сделала па. Тысячи зеркалец, расчленив ее тетю, повторили его. — Постарайтесь, ребята! — Новое па.
В зеркальных окошках, разрезавших ее громоздкое, грушевидное тело, замелькали суматошные, белые облака.
Радио исправно трудилось, музыка убыстрялась.
— Красивый танец для некрасивого тела, — сообщила тем зрителям, которые наблюдали ее через зеркальные окна. И заметалась, танцуя, то поднимая непослушные, тяжелые руки, то приседая со вздохом, покачиваясь.
И быстро выдохлась.
— Уф-ф! — едва отдышалась.
А потом, взяв молоток — а он был изящный, с изогнутым носом, для тонких медных работ — прицелилась. Бенц! — одно из окошек, так бесстыдно, бесстрастно отражавших движения полного тела, вдребезги разлетелось.
Отошла, присмотрелась: словно и не было складки на животе. Так тебе, негодный подглядыватель!
Снова прицелилась змеиным раздвоенным носком: бенц! — осколки звеняще рассыпались. Бенц! — новый звон.
Стала бить все подряд.
Все! Осталось одно: узкое, длинное, висящее параллельно глазам. По глазам больно. Глаза небольшие, неяркие, но если поглубже, подольше вглядеться…
Зажмурилась, ударила — мимо. Глухой стук.
Еще раз — мимо опять.
Пусть остается!
Как была в тапках, набросив домашний халат, вышла на улицу. День ушел, ночь была бледная, бездыханная. И воздух был нагретый, густой, как отработанный пар.
Она шла по улицам мертвого города, надменные громады домов не замечали ее, ей было жутко: есть ли кто-нибудь, где-нибудь, который живет и, может быть, наблюдает, может быть, ждет? Всегда имеется то, что светит для вас, но как, в какую сторону обернуться, на какую верхотуру забраться, чтобы увидеть? Да нет, все это — выдумки, сказки для слабых, а в тысячах окон серых домов зияло равнодушие к ней.
И эти окна разбить?
Зазвенеть звоном осколков, прицельно: бенц, бенц, бенц!
Но взвизгнул гудок. Как зачарованная, спускалась к железной дороге. Вот тот бугорок, о котором кто-то рассказывал ей о свободной траве. Шум нарастал.
Она трогала траву несмелой рукой — нет, тот, кто рассказывал ей о свободной траве, лгал: трава мертвая. А шум за поворотом все нарастал. И в момент, когда металлический зеленый дракон выметнулся из-за угла, она сделала шаг, нога ее подвернулась, она нелепо взмахнула руками…