— Ах, вы насмешничать! — и со всей силой она запустила Ивана Петровича в Екатерину Перфильевну.
Как ни мала была та, но дать слабину в такой ситуации было нельзя. Ловко подхватив изменника-мужа, опалила огнем голубых глазенап:
— Ловите обратно! — и отфутболила Ивана Петровича прочь.
Надо признать, что если в первом полете Иван Петрович держался не очень воспитанно: сучил ножками и пытался хвататься руками, то при втором запуске распорядился собой более умно: расслабился, чтобы быть тяжелей.
Сашенька едва поймала его, уже у самого пола. И это еще более раззадорило. Перехватив учителя за ноги, завращала его над серой, будто легкоатлетический молот. Могучая в гневе своем и прекрасная.
— Катюша-а! — послышался писк. Услышав этот страстный призыв, Екатерина Перфильевна мигом простила все сразу и навсегда. Облизнув губы, как кот из сна Ивана Петровича, метнулась к супругу, направленному точно в окно.
Звон стекла. Женский визг. Мужской отчаянный вопль.
В самый последний момент Екатерина Перфильевна успела выдернуть рвана Петровича. Коня на скаку остановит!
Перевела дух и пошла прямо на Сашеньку, выставив драгоценную ношу. И Сашенька сплоховала: посторонилась. И обернулась взглянуть. Иван Петрович гримасничал, пытаясь придать лицу достойное выражение.
— Спокойной ночи! — сказала Екатерина Перфильевна.
— Ну нет! — отрезала Сашенька, ощутив вдруг прилив необыкновенной, внезапной энергии. — Обкормили бульонами? Клизмами запугали? Смерти желаете?
Стон изошел из постели больного.
— Однако! — вскричала Екатерина Перфильевна. — Или мы — неинтеллигентные люди?
Сашенька грозно шла на нее. Екатерина Перфильевна сделала выпад вперед, как если бы в обеих руках ее были кинжалы. Сашенька отшатнулась. Но Екатерина Перфильевна вдруг развернулась и дала деру из комнаты.
— Что со мной, Катя? — надрывался покинутый. Взбешенная Сашенька поняла: пробил час, хозяйка метнулась к двери. Сашенька висела у нее на хвосте. «Так вот оно, как не сдвигать точку срыва по-вашему?» — прошипела она и схватила вертихвостку за плечи. Та подалась и сразу обмякла. И тогда, обманутая этой податливостью, Сашенька развернула тощую глазенапу, предусмотрительно распахнув дверь ударом ноги, и слегка подтолкнула.
И… И неожиданно перелетела через спину хозяйки, которая неуловимым движением успела пригнуться и, как заправский самбист, захватив длинную руку, перебросила Сашеньку через себя.
— Что, Ванечка, кончилось твое легкое затемнение? — услышала Сашенька, поднимаясь.
Дверь громко захлопнулась.
Не в легких — а легкое? Затемнение — что имела в виду эта дура?
На счастье Ивана Петровича, последние действии вряд ли имели месте, в действительности. Они были навряд ли, потому что Иван Петрович очнулся вдруг в потной постели целехонький, и, пожалуй что, не летавший по воздуху.
Пожалуй, Иван Петрович снова забылся в какой-то момент. Вопрос: в какой именно? Ведь не спросить!
— Катяша, а где Александра Сергеевна?
Вместо ответа — громыхание кастрюль.
— Котик мой, а что, верно, будто у меня затемнение?
— П-ш-ш! — зашипело какое-то варево.
Иван Петрович потянулся за книгой.
— Как интересно, чижуня! — с ненатуральным интересом воскликнул. — Здесь написано, что мороженое в Европу привез Марко Поло!
Гробовое молчание.
Под рукой новая книжка. Шекспир. «Леди Макбет».
С отвращением отбросил.
Вот еще одна… «Анна Каренина», черт побери!
— Черт побери! — плюется доктор наук, что ни книга — все про интрижки! Екатерина Перфильевна! — зычно кричит, — куда дела «Теорию пограничного слоя»?
В дверях появляется Екатерина Перфильевна.
«К чертовой матери всех молодых дур! Надо заниматься наукой!» — думает доктор и все всматривается, все изучает.
— А бульон? Кто забыл про бульончик? — напевает жена. — Бульон с пирожком!
Иван Петрович изучающе всматривается: пожалуй, что ни следа волнений! Приснилось? Нет, неужели?
— Катенька, — шепчет любящий муж, — но достаточно ли он прозрачен?
— Я очень старалась, — скромно отвечает она. — Да, вот еще: позвони Александре Сергеевне!
Не сводя настороженных глаз с кукольного лица, Иван Петрович берет пиалу.
«Приснилось! Какое счастье — приснилось! — несется суматошная мысль. — Но если так… Если так! Отчего бы не звякнуть тогда, если так? В конце концов, если ничего не случилось… Грудка такая… Правда вот ножки… Но грудка!.. Позвонить и с легким смешком, для разведки осторожно начать… Прямо так и начать: все смешалось в доме Болконских!.. А, каково? Гениальная фраза! Фраза великого классика!» — Иван Петрович смеется.