Порыв ветерка отметает тюлевую занавеску. В оконном стекле над головой его зияет дыра. А доктор смеется: всех дур обыграл! Что значит — умный мужчина!
Ветерок поддувает, умный доктор смеется, зияет дыра.
Язык прозы, язык прозы… Да что же это такое, черт его побери?!
Понятно: язык — лишь код для передачи душевных стихий. Язык (литературный) — это множество слов, отражающих языковую среду героев. Чем новее и точнее слова, тем богаче язык, так еще говорят.
Однако же… Что такое литературный язык Достоевского? Тридцать три слова, из которых каждое можно и переставить, и заменить — вот весь литературный язык Достоевского! Так не поэтому ли этот гигант покорил мир?
…В Евангелиях слов тоже немного.
ХИЖИНА С ШАШЛЫКАМИ
Человек, который узнал о предательстве, начал готовиться к схватке. Нет, детских упреков не будет, будет сражение, открытое, честное! Он потребует объяснений, призовет на помощь товарищей и не важно, чем кончится дело, пусть — поражением, но надо, надо расставить точки над «i»!
Однако вот странность: человек еще ничего не успел предпринять, как вдруг обнаружил, что товарищи будто сплотились, и будто — все против него! Нет, со стороны никто бы ничего не заметил, они, казалось, все также шутили, но настороженным чувством своим он уловил некий фальшзвук. Он пока не сумел его выделить, но тем внимательней вслушивался, тем хладнокровнее выжидал…
Валентин мирно сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к рюкзаку. И от усталости невмоготу было пошевельнуться.
— Вот бы кто-нибудь вырубил в гору ступеньки, — сказал просто так.
— Нам только горы не хватало! — тут же откликнулись.
— А то б эскалатор… А на вершине бы — хижина… — мирно сказал.
— А в хижине — кавказец с усами! — тут же добавили.
— Люди поднимались бы в гору, смотрели кругом…
— А кавказец бы изжарил шашлык! — так вот продолжили.
— Поимев неплохой куш! — наконец выдохлись.
Привал был устроен у подножья одинокой высоченной горы. Их было семеро, считая красивую девушку. Вот девушка встала и замедленно — словно танцуя — проплыла мимо Валентина. И сделала так, будто споткнулась о ногу.
— Не лучший способ обратить на себя внимание дамы, — сказала она. — Любишь меня?
Он был обязан традиционно солгать: — Оч-чень люблю! До… — и далее был обязан продолжить. «До посинения», — так уже продолжал. «До омерзения», — тоже.
— Нет, ты не ответил! — рыдающе вскричала она. — Как? Ну, как ты любишь меня?
— А никак, — внезапно вмешался высокий и седоватый мужчина, — он не умеет. Герой современности — железобетонное сердце!
И все улыбнулись.
Но Валентин будто не слышит. Он смотрит на девушку.
— Хижина с шашлыками, — не сказала, нежно пропела она. — В поле гора-а, на ней хижина, в хи-ижине молодой горячий джигит! Но я не люблю шашлыков, не люблю усатых джигитов, люблю смелого Ва-алечку, который рвется на гору!
Ничего себе хохмочка: рвется на гору! Гора нависла над ними, крута и огромна, и ближе к вершине каменистые склоны ее облиты ледяными усами. Не опуская лица, обращенного к девушке, Валентин прикрывает глаза.
— Нет, — вмешался опять седоватый, — давке ради красивой Мариньи не найдется такого, кто бы покорил эту гору. Ставлю кефир с шашлыками, что не найдется такого!
— Он ставит кефир! — вскричала певучая девушка, — эти мужчины! Где полет, где фантазия, Игорь Петрович? Я бы тому, кто поднялся, я бы…
— Подарила один поцелуй! — тут же откликнулись.
— Один, но отчаянный! — тут же добавили.
— В хижине! И без свидетелей! — так вот закончили.
А назывались они — автоматчики. И проектировали завод-автомат железобетонных изделий. Замысел был — избавить полтысячи человек от пыли и грохота, заменить их двумя ЭВМ и пятью операторами в белоснежных халатах. Этот замысел-загляденье возник у начальника, когда и в Америке подобным не пахло, но в те времена идею зажали, поскольку… поскольку и в Америке подобным не пахло. А сейчас спохватились, кинулись догонять, начальник сейчас, упорный, победный, распахивал дверь в кабинеты одной левой ногой.