— Зачем выламывать зубы? — и я подхватил. — Все ведь так просто: нарушил режим, звездная мания…
— Оставьте, с вами все ясно! — Краска залила мне лицо. А он говорил уже им:— Содрогнуться зрителя надо заставить, пусть всколыхнется, пусть вздрогнет, очнется! Пусть и оглянется! Если б только понять, что творится в мрачной, нераскрытой душе! — и вдруг умолк, уставился на Барона: — Как людей отучить убивать? Ненавидеть как отучить?
Барон между тем жевал шоколад. Губы его были темны.
Что значит: «с вами все ясно»? — вдруг мне стукнуло в голову.
— Стойте, замрите! — воскликнул Леонид Леонидович. Что делать — мы замерли. Я, помню, подумал, что уж кто особенно должен бы быть недовольным, так это Пшеничников: холодно лежать на земле. Ах, Леонид Леонидович, Леонид Леонидович!
— У? — отвлекся от шоколада Барон.
— Поймите, — вяло взмахнул рукой режиссер, утвердить достоинство жизни, жизни веселой, искрящейся смехом, разодрать мрак блеском вспыхнувшей шутки — вот задача искусства! При чем тут звездная мания? Лепет какой-то!
Несмотря на то, что бил он в меня, взгляд по-прежнему нацелен был на Барона. В то же время и я был в прицеле — я это знал.
— У! — подтвердил тот и принялся за шоколад.
И вдруг Леонид Леонидович, этот одетый толсто и дорого, высокомернейший человек, проворно метнулся в толпу. Зеваки, окружившие съемочную площадку, подались назад. И он исчез. Мы растерянно затоптались. Легкий снежок кружился над нами, но, падая, таял, утолщая слой жидкого месива на асфальте. Стало вдруг зябко. Съемка не шла. Что ему «ясно»? — я думал зло. Какого рожна тогда принял сценарий?
— Замрите, не расходитесь! —командовала девчушка-помреж
— Ловите, ловите! — послышался неожиданный голос. В толпе началась суета. Кто-то присел, кто-то рванулся, Барон ел шоколад.
Наконец этот «ясновидящий» Леонид Леонидович появился. В руках его волновалась белая грязная курица. С беличьих шкурок кое-где капало. Покрытый ими, как панцирем, шубовладелец держался будто он — Цезарь.
— Держи! — новоявленный Цезарь сунул курицу в ладони Барона. Тот потоптался, но принял. Из пальцев его по-прежнему торчал шоколад, ставший оплывшим, противным каким-то. Свободной рукой Барон заталкивал курицу в сгиб локтя.
— Брось шоколад! — свирепо крикнул Леонид Леонидович.
Барон недоуменно смигиул, но не бросил. С трудом наклонив могучую шею, быстро выхватил остатки шоколада губами.
Курица квохтнула.
— На! — протянул Леонид Леонидович тяжелый топор. — Отруби изменнице голову!
—У?
— Слушай приказ!— зарычал режиссер: — Равняйс-сь! С-смирна-а!
Барон подтянулся.
— Я — генерал! —отклячил свой подбородок Леонид Леонидович. Девчушка-помреж ловко нацепила ему золотые погоны. — Эта курица — подлый предатель, изменник! Изменнику — смерть!
— Предатель?
— У! — подхлестнул Леонид Леонидович.
Дальнейщее нас поразило. Хладнокровно и ловко, будто профессиональный куреубийца, Барон перевернул жертву на спину и плюхнул на ящик, заменяющий плаху. Хохлатка притихла. Палач оттянул пальцами клюв, поднял свoбодной рукой топор… Короткий тупой удар — приговор был исполнен.
— Отлично! — кричал Леонид Леонидович. — Снимайте эти глаза! Этот рот в шоколаде!
Барон тут же утерся. Уставился в камеру.
И тут Стива издал то ли вопль, то ли стон и схватился за голову.
— Что с тобой, Стива? меня словно дернули за язык.
— Ах, не то! Игры! Все — детские игры!.. Не пережили мы этого!
— Вспыхнуло н умчалось? — я подхватил, короткими, быстрыми взмахами растирая свой лоб. Леонид Леонидович мимолетно взглянул. Отвернулся к Барону.
— Ложь! Все — ложь и вранье! Снами все ясно! —наяривал Стива.
— А что — не вранье? — спрашивал я. — Что нужно выкопать в душе куреубийцы?
— Разве что — мысль о яйце?
—Всмятку?
— В мешочке!— угрюмо и безнадежно возгласил Стива…
Это отчаяние… Эта покорность злосчастной судьбе!.. Я заржал, тогда и Стива заржал. Смех, как ветер в листве, пробежал по толпе. — Дайте еще шоколаду! — Леонид Леонидович будто не слышал. — Так, приготовиться! — пробежал вдоль площадки туда и обратно. Выло видно, что он что-то обдумывает, но еще не решил. — Слу-ушайте! - вдруг зычно вскричал и опять пробежал вдоль площадки: туда и обратно. — Внимание: я — узурпатор, превысивший полномочия! Курица ни в чем не повинна. Кто-нибудь, эй, кто там? Кто будет судьей?
Нехорошее чувство мной овладело. Что это значит? Какая-то курица, палач, узурпатор… Разве это было в сценарии?
Я сказал:
— Я буду судьей!
Наверное, в моем голосе что-то было такое. Леонид Леонидович посмотрел на меня. Сомнение. Может быть, любопытство. Я сделал гримасу: не нравлюсь? Так не напрашиваюсь!
Он высоко поднял брови, как это делают, желая обозначить вопрос, но не тратя попустy слов.
Я пожал безразлично плечами.
Леонид Леонидовичи откинул назад голову. Он был много ниже меня и все же взглянул сверху вниз. Непроницаемое лицо. Смелый разлет темных бровей, крепко сжатые губы — он был чертовски красив в эту минуту, хотя и меньше ростом, чем я. Все сознавали, что он чертовски красив, я он сознавал это тоже. Стива — и тот чуть отодвинулся от меня.
Я сотворил кислую рожу: ла… Ладненько! Не хотите — так, значит, не буду!
Еле заметный кивок: он согласен!
Я: не… Не надо! Не так уж я и стремлюсь.
Он кивнул энергичней: Давай! Давай! Шевелись!
Очень спокойненько я отдал команду:
— Эй, стража! Возьмите его!
Скорчив зверские рожи, подбежали желающие отличиться статисты. Схватили, встряхнули, демонстрируя рвение.
— Вот узурпатор! — я строго сказал. Генерал, превысивший полномочия! Виновник пролития крови! Кровавый тиран!
— Сталинист! — Стива добавил. — Стукач!
Они все разинули рты. Я посмотрел на Барона: он был — точно! — баран! Я скомандовал:
— Смирно!
Барон бросил взгляд на Леонид Леонидовича. Тот поник головой: он был акгер, он играл! Тогда Барон шевельнулся. Поза его еще не была позой, отвечающей «смирно», но и вольной назвать ее уже было нельзя.
Я взял рупор, наставил его на Барона и заорал:
— С-сми-ир-рна-а!
Возможно, я его оглушил. Возможно, голос мой, усиленный рупором, пробил-таки оболочку высокой помехоустойчивости. Но он выпрямился. Глаза его, немигающие, были направлены на меня.
Я закричал еще более мощно:
— Слушай команду! Смерть узурпатору! — и сорвал золотые погоны.
— Смерть узурпатору! — всколыхнулась толпа. —Смерть убийце ни в чем не повинной курицы!
— Привяжите его! — Привязали. — Соберите костер!
Пока бегали за реквизитом, Стива всем пояснял:
— Я знаю: они только дурачатся! Пусть подурачатся, только, Медедев, ради Бога, пусть не зажигают костер!
Под ноги Леонид Леонидовича быстренько набросали дрова.
И в этот момент наши взгляды столкнулись. Может быть, мне показалось, но все-таки — нет! — в них было смятение!
— Экспериментировать будем?
Он не ответил. Поник головой.
— Палач!— внушительным голосом я вызвал Барона. Тот вышел. — Слушай команду!
Я выдержал солидную паузу. Но Леонид Леонидович …
— Продолжать? — с отменной учтивостью я уточнил. И, чуть помедлив: — Или с нами все ясно?
— Валяй! — неожиданно откликнулся он.
Откровенно сказать, я немного струхнул. Тот самый страшок, который холодит спину террориста, наводящего прицеп на приговоренного к смерти, пробежав по моему позвоночнику.
— Камера! — напомнил я оператору. И глянул на Леонид Леонидовича: он опять кивнул головой! Я понял, что мы покатились. Будто ввязались в какой-то спектакль и теперь нельзя уже не довести его до конца.
Я взял Барона за пуговицу на пальто. Что ж, Леонид Леонидович, в ваших силах еще прекратить. Только в ваших собственных силах! Да-да!