Предложения же Окацаки приняли так, будто не верили в их искренность. Чета Мийахара притворилась, будто не понимала слов свата, и отказала ему наотрез. Тогда Окацаки счел нужным предложить заманчивые условия. На это старик Мийахара сказал, что посоветуется с женой.
О-Тама, недолго думая, отвергла и предложение самого жениха с презрительным удивлением. Она стала делать неприятные намеки; рассказала про человека, которому захотелось дешево купить красавицу-жену; наконец этот человек нашел девушку, уверившую его, что насыщается в день двумя зернами риса. Он женился на ней, и правда: она ежедневно съедала не больше. Но однажды вечером, вернувшись домой, он тайком подсмотрел за нею в щелку, и увидел, к своему удивлению, что она пожирает целые горы риса и рыбы, препровождая пищу в отверстие в голове под волосами; тогда он понял, что женился на ведьме...
Целый месяц О-Тама терпеливо ждала результата своего отказа. Она спокойно и уверенно выжидала, твердо зная, что цена желанного растет с препятствиями. Она не ошиблась в расчетах: сват снова вернулся. На сей раз его слова были еще более вески: к первым предложениям Окацаки прибавил новые; его обещания стали весьма заманчивы.
Тогда О-Тама поняла, что влюбленный старик в ее власти. Ее план действий был сложный, построенный на глубоком знании темных сторон человеческой души. Успех был обеспечен.
— Обещаниям пусть верят глупцы, законными условиями с ограничениями пусть ловят простаков, — говорила она, — раньше чем назвать О-Иоши своей женой, пусть-ка Окацаки перепишет значительную часть своего состояния на наше имя!
Отец Таро серьезно желал брака своего сына с О-Иоши, и он прямо шел к этой цели. Его удивляло, что чета Мийахара не давала ему определенного ответа. Он был человеком простым, чистосердечным и чутким. O-Таму он никогда не любил, а теперь ее лживый, заискивающий тон возбудил в нем подозрение, скоро превратившееся в уверенность, что его сыну не на что надеяться. Он откровенно поговорил с ним; разговор этот так огорчил бедного мальчика, что он захворал и слег.
Но мачеха О-Иоши вовсе не желала, чтобы Таро так рано впадал в отчаяние, — это не входило в ее расчеты. Во время болезни она посылала ему несколько раз дружеские приветы, а раз даже письмо от О-Иоши, которое вновь воскресило все надежды юноши. Когда он выздоровел, семья Мийахара приняла его очень любезно; ему позволили поговорить с О-Иоши, но о предложении его отца умолчали.
Молодым людям удавалось встречаться и во дворе синтоистского храма, посвященного богине Солнца, куда О-Иоши часто водила гулять младшего ребенка своей мачехи. Там, в толпе нянек, детей и молодых матерей они обменивались несколькими словами, не рискуя навлечь на себя дурную молву.
Так прошел целый месяц, полный надежды. Но вдруг О-Тама, двуличная как всегда, предложила отцу Таро совершенно невозможную для него денежную сделку. Она приподняла уголок своей маски, потому что Окацаки уже беспомощно бился в сетях, которыми она окутала его; она знала, что скоро он сдастся.
О-Иоши еще ничего не знала о том, что замышляли против нее, но она имела основание думать и бояться, что ее никогда не отдадут в жены Таро; и с каждым днем она все бледнела.
Однажды утром Таро, взяв с собою маленького брата, отправился во двор храма; он искал случая поговорить с О-Иоши. Они встретились, и он рассказал ей, как тревожно у него на душе: маленький деревянный амулет, который мать в детстве повесила ему на шею, сломался в своей шелковой оболочке.
— Это не дурная примета, — промолвила О-Иоши, — а лишь доказательство, что великие боги пощадили тебя. В деревне свирепствовала болезнь, и тебя лихорадка скрутила, но ты перенес ее. Священные чары охраняли тебя, — а теперь уничтожились. Скажи сегодня об этом жрецу, — он даст тебе другой амулет.
Они были очень несчастны, а между тем никогда никому не причиняли зла; и на них нашло сомнение в справедливости мировых законов...
— Быть может, — молвил Таро, — мы в предыдущей жизни ненавидели друг друга. Может быть, я обращался жестоко с тобою, или ты со мною; а теперь мы искупаем прошедшее зло; так утверждают, по крайней мере, наши жрецы...
— Тогда я была мужчиной, а ты женщиной; я очень любила тебя, но ты был так жесток со мною... я все помню, — ответила О-Иоши, и в ее глазах слабо блеснул прежний лукавый огонек.
— Ты не босацу, — возразил Таро улыбаясь, несмотря на свое горе, — ты этого помнить не можешь. Только на десятой ступени босацу возможно воспоминание о предыдущей жизни.