Но чтобы беспристрастно судить о данной идее, надо совершенно забыть западное понимание переселения душ. Ведь между прежним западным представлением о душе, заимствованным, например, у Пифагора или Платона, и буддийским ее пониманием нет ничего общего. И именно поэтому японские религиозные формы так разумны. Коренное различие между традиционным западным и японским пониманием заключается в том, что буддизм не признает условной «души», этого трепещущего, прозрачного, бестелесного внутреннего человека или духа. Восточное Ego не индивидуально. Но оно и не множественность, выраженная численно, как душа гностиков. Оно есть агрегат или сочетание неисчислимого многообразия, сумма творческого мышления предыдущих бесчисленных жизней.
Сила буддизма — в его ясности и удивительном соответствии его теорий с данными современной науки; она сказывается главным образом в той области психологии, величайшим исследователем которой был Герберт Спенсер.
Западная теология многих явлений в нашей психической жизни объяснить не сумела. Непонятны ей, например, побуждения, заставляющие бессловесного еще младенца плакать при виде одних лиц, улыбаться при виде других. К этой же категории явлений принадлежат и внезапная симпатия или антипатия при первой встрече, притяжение или отталкивание, называемое первым впечатлением, которое так откровенно выражают развитые чуткие дети, несмотря на педагогическое внушение не судить людей с первого взгляда, — теории, которой в глубине души ни один ребенок не верит.
Инстинктом или интуицией в теологическом смысле слова этого явления не объяснишь; это лишь отклонение вопроса и отнесение его в область жизненных тайн наравне с гипотезой о сотворении мира. Традиционный религиозный догмат считает все еще чудовищной ересью тот взгляд, что импульс, внезапное побуждение и чувство отдельного человека может быть сверхиндивидуальным. Он допускает в таких случаях разве одержимость бесовскую.
А между тем теперь доказано, что движения наших душевных глубин сверхиндивидуальны, — как страстные, так и возвышенные. Наука совершенно отрицает индивидуальность любовной страсти. И то, что можно сказать о «любви с первого взгляда», относится и к ненависти: и то и другое сверхиндивидуально. То же самое можно сказать о неясном стремлении вдаль, которое приходит и уходит весною, о туманной осенней тоске. Быть может, эти неясные ощущения — пережиток далекой эпохи, когда людям приходилось кочевать из страны в страну в зависимости от времени года; а может быть источник их кроется еще дальше, в глубокой тьме времен до появления на земле человека.
Сверхиндивидуальны также ощущения человека, всю жизнь прожившего в степях и долинах и внезапно увидавшего горную цепь с вершинами, покрытыми вечным снегом, или того, кто впервые увидел океан и услышал его вечный рокот. Жуткий восторг при виде грандиозной природы, безмолвное восхищение, окутанное неизъяснимой меланхолией, вызываемое величием тропического заката, — всего этого нельзя объяснить одним только личным опытом. Пусть психологический анализ доказывает, что эти ощущения удивительно сложны и переплетены с множеством личных воспоминаний: всполохнувшаяся из недр души волна ощущений не может быть индивидуальна; она всплывает из вечного, изначального моря жизни, из которого мы все происходим.
Может быть, к этой же категории психологических явлений относится загадочное ощущение, волновавшее человеческий дух еще задолго до Цицерона и заставляющее его в наше время задумываться еще глубже: будто местность, которую мы видим впервые, нам давно уже знакома. Эти непонятно знакомые слова, которые говорят нам иногда улицы чужого города или очертания незнакомого пейзажа, заставляют сердце содрогаться мистическим трепетом, который мы тщетно стараемся объяснить. Правда, иногда в таких случаях в нашей памяти могли воскреснуть или вновь сочетаться давние забытые впечатления; но в большинстве случаев эти явления для нас остаются тайнами, пока мы стараемся их объяснить одним только индивидуальным опытом.
Даже наши повседневные ощущения полны загадок; и никогда не разгадать их тому, кто придерживается нелепого догмата, что все ощущения и все познания основаны только на личном опыте, и что душа новорожденного ребенка — tabula rasa.
Удовольствие, вызываемое ароматом цветка, известными сочетаниями цветов или звуков; невольное отвращение и страх при виде опасных или ядовитых животных; даже невыразимый ужас некоторых сновидений — все это необъяснимо прежней гипотезой о душе. Насколько глубоко в жизни расы следует искать источника ощущений, подобных удовольствию, вызываемому запахом или окраской, в высшей степени основательно изложил Грант Аллен в своей «Физиологической эстетике» и в своем превосходном исследовании значения красок. Но задолго до появления этой книги учитель Гранта Аллена, величайший психолог, уже доказал, что гипотеза опыта совершенно не объясняет многих категорий психологических явлений.