И много таких откровений буддизма найдет тот, кто захочет искать их. Я укажу, например, на Хигаси Отани в Киото. Широкий въезд ведет во двор храма; со двора вы поднимаетесь вдоль роскошных перил по массивным, обросшим мхом лестницам на каменную террасу. Обстановка напоминает итальянский загородный сад из времен Декамерона. Но, взойдя на террасу, вы видите только ворота, а за ними — кладбище!
Хотел ли строитель этим сказать, что все на свете, вся пышность, вся роскошь, вся красота кончается вечным молчанием?..
Я посетил рыболовную выставку и аквариум в Хиого, в саду на морском берегу. Название ее — Вараку-ен, т. е. «сад мирных радостей». Она устроена по образцу старинных парков и заслуживает свое имя. Вдали виднеется широкий залив; рыбаки в лодках; далеко скользящие, ослепительно белые паруса; а на горизонте — цепи высоких гор, покрытые нежно фиолетовой дымкой. Я видел там причудливые формы прудов с прозрачною водой; в них плавали многоцветные рыбы. Я подошел к аквариуму, где за стеклом резвились необыкновенные рыбы, похожие на маленьких игрушечных драконов и на ножны сабли; были там и забавные маленькие кувыркающиеся рыбки; были рыбы блестящие, как крылья бабочек; были рыбы, махающие своими плавниками, как танцовщицы — широкими рукавами. Я видел модели разных лодок, сети и удочки, верши и фонарики для ночной ловли. Я видел изображение всевозможных способов рыболовства, модели и картинки китовой ловли. Одна картинка была очень страшна; это была агония кита, бьющегося в огромных сетях; рядом — лодка в вихре красной пены; на исполинской спине чудовища стояла голая мужская фигура, — одна на фоне неба, — в руках занесенное над животным смертоносное оружие. Я даже видел красную кровяную струю... Рядом со мною стояла японская семья, — отец, мать и сын; родители объясняли мальчику значение картины.
— Когда кит чувствует близость смерти, — говорила мать, — он в предсмертной тоске начинает говорить по-человечески, он молит о помощи Будду: «Наму Амида-буцу!»
Я отправился дальше, в другую часть сада, где были ручные олени, «золотой медведь», павлин в клетке, обезьяна. Посетители сада кормили пирожками оленя и медведя, заставляли павлина распускать хвост колесом, мучили и дразнили обезьяну. Я сел отдохнуть на одну из террас близ павлина. Японская семья, рассматривавшая смерть кита, тоже подошла, и я услышал, как мальчик сказал.
— Там в лодке сидит рыбак, старый-престарый старик; почему он не идет во дворец, к морскому царю, как рыбак Урасима?
— Урасима поймал черепаху, — ответил отец, — но она не была черепахой, а зачарованной дочерью морского царя. Так Урасиму наградили за его доброту к черепахе. А этот рыбак не поймал черепахи; а если бы и поймал, то ему все-таки нечего идти во дворец, потому что он стар и не может жениться на царевне.
Мальчик посмотрел на цветы, на море, залитое солнцем, на белые скользящие паруса, на далекие горы, сверкающие фиолетовым цветом, и воскликнул:
— Отец, разве может быть где-нибудь на всем свете лучше, чем здесь?
Лицо отца озарилось светлой улыбкой; он хотел что-то ответить, но вдруг ребенок вскочил от радости и восторженно захлопал в ладоши: павлин наконец развернул многоцветную красоту своих перьев. Все поспешили к клетке, а я так и не услыхал ответа на милый детский вопрос.
Но я думаю, что отец мог бы ответить такими словами: