- Подскажите, пожалуйста, а когда ближайший рейс на Анадырь?
- Сейчас посмотрим, – радист повернулся к стене, на которой висело расписание. – Вам повезло. Через три часа.
- Спасибо. Успеваю.
Вернувшись в библиотеку, Инга быстро собрала свои вещи и распрощалась с Иваном Петровичем.
Глава 4.
Инге повезло. На ледоколе “Генерал Овсянников” был мощный узел связи, позволявший даже в условиях радиопомех звонить в Анадырь.
Поэтому она первым делом обратилась к капитану с просьбой при первой возможности разрешить ей связаться с городом.
Вскоре ее позвали в рубку связиста.
- Алло, Виталий Кузьмич! Здравствуйте! Вы меня слышите?
- Очень плохая связь. Кто это?
- Инга Тарасова. Жена Глеба.
- А, Инга. Здравствуйте! Откуда вы звоните? Как же плохо слышно. Еле-еле разбираю слова.
- Я уже на борту корабля. Не могу долго говорить. Что с ним случилось?
- Инга, у меня для вас плохие новости. Всю станцию завалило лавиной. Спасательную операцию проводить нельзя из-за нелетной погоды. Скажу сразу: у них почти нет шансов выжить.
В этот момент у Инги перед глазами все потемнело, рука почти отнялась, и так резануло в животе, что она чуть не согнулась пополам.
- Алло! Алло! Вы меня услышали?
- Виталий Кузьмич, - преодолевая спазм в горле, прохрипела Инга. - но я не понимаю, откуда там взялась эта лавина? Ведь рядом нет никаких гор.
- Никто не знает…
- Но может, они потом как-то откопаются и выкарабкаются?
- Данные со спутника показали, что станцию накрыло пятидесятиметровым слоем снега. И еще этот слой… Алло… Алло…
- Алло, Виталий Кузьмич! Алло, вы меня слышите?
Но связь окончательно прервалась.
***
Инга медленно, почти наощупь, пробиралась по палубе.
Полнейшая безучастность к окружающему.
Перед внутренним взором постоянно мигает одна и та же цифра: 50. Это же высота семнадцатиэтажного дома!
***
Инга не помнила, как добралась до своей каюты и сколько запихнула в себя таблеток успокоительного.
“Этого просто не может быть, – твердила она себе, сидя в кресле. – Этого просто не может быть. Кузьмич не то хотел сказать. Я не то услышала. Этого просто не может быть. Надо успокоиться. Когда появится связь, еще раз у него всё уточню. Не верю, что всё так безнадежно. Почему? Да потому что этого просто не может быть. Только не с Глебом!”
Осознавая все больше это страшное известие, Инга почувствовала дикое желание прокричать вслух свой протест. Она уже попыталась было открыть рот. Но тут же вспомнила, что почти полностью потеряла голос. Теперь и дышать-то с трудом удавалось.
“Это какая-то ловушка! Надо же такому было случиться, когда я одна почти на краю света. Вокруг чужие люди. Поговорить не с кем. И даже телефон не работает”.
Размышляя об этом, Инга вдруг услышала, что ее губы сами собой шепчут: “Глеба больше нет. Глеба больше нет. Глеба больше нет”.
Бездонная трясина под названием “Глеба больше нет” с каждой минутой засасывала ее всё глубже.
В какой-то момент Инга очнулась от резкой боли в левой руке и посмотрела на ладонь. Оказывается, она и не заметила, что уже несколько минут со всей силы давит ногтем большого пальца на подушечку указательного.
Не отрывая взгляд, Инга заставила себя медленно разжать пальцы. На указательном остался настолько глубокий след, что еще минута и из него пошла бы кровь.
Инга с трудом достала из сумки ноутбук. Нужно постараться переключить внимание.
Перед глазами быстро пробежали первые главы рукописи, в которых она подробно описывала жизнь тех, кто после природных катаклизмов решил никуда не уезжать с насиженных мест.
Насколько раньше всё это казалось ей важным, настолько же теперь показалась никчемным.
“И кому это нужно? – думала Инга. – Не знаю. Но точно не мне. А что нужно мне?”
Она откинула голову назад и закрыла глаза. Обволакивающей виски тяжестью разлился голос Елены Камбуровой:
Жизнь драгоценна, да выжить непросто!
Тень моя, тень на холодной стене.
Короток путь от весны до погоста...
Дождик осенний, поплачь обо мне.[1]
“Почему именно эта песня? – подумала Инга. – Ведь я ее только один раз слышала. Нет, нет, только не волнуйся. Или хочешь снова получить в живот? Где таблетки?”