Сворачиваем с тракта в лес и, лавируя среди пней, подскакивая на жилах сосновых корней, подъезжаем к усадьбе Гурова.
Добротная рубленая изба. С трех сторон подступила к ней, дышит на нее темной прелестью зеленоглазая, зеленокудрая, таинственная тайга, ласковая и грозная, манящая и пугающая, добрая мать и злая мачеха!
В овраге тонко звенит лесной ручей. Крепко и вкусно пахнет дегтем. Гуров показывает свой «завод», где он и директор, и единственный рабочий. Вернее будет сказать, что вся его семья участвует в «производственном процессе» выварки дегтя. Сначала надо пойти в лес, надрать березовой коры. Потом вывезти ее оттуда на леспромхозовской лошаденке — вот она стоит под навесом, понуро опустив большую голову, отмахивается хвостом от облепивших ее серых, больно жалящих, беспощадных таежных слепней. Потом нужно сложить кору в котел, развести огонь в очаге и долго парить, круглосуточно поддерживая в котле определенную температуру. По трубам, врытым в землю, деготь стекает в отстойник. Потом на этой же лошаденке деготь в бочке надо отвезти по лесной дороге в леспромхоз, сдать на склад, получить квитанцию. А леспромхоз сдает его в сельскую потребительскую кооперацию. Пока есть телеги, упряжь, кожаные сапоги, деготь нужен. Нужен он и ветеринарам — дегтем лечат животных при многих заболеваниях.
Нелегкий это труд — варка дегтя, и, конечно, обидно было Гурову, когда комсомольцы в Антоновке запальчиво называли его изувером и тунеядцем.
Какой он там изувер, тунеядец, этот лесной умелец с жесткими от мозолей сильными руками! Тут другое…
На огороде подле избы стоят ульи. Их охраняет свирепый черный кобель. Гремя короткой цепью, он становится на задние лапы и, положив передние на плетень, изрыгает хриплый, жалобный и злобный брех. Каково ему сидеть на цепи здесь, среди цветущей зеленой тайги, источающей тысячи соблазнительных запахов, от которых кружится, наверное, его бедная собачья голова!
— Как пса зовут, Иван Петрович?
— Постой!
— Спустили бы Постоя с цепи, пусть побегает!
— Нельзя! Охальничает! Недавно объездчика чуть с седла не ссадил, старуху прохожую повалял, покусал! — И Гуров грозно, из живота, кричит: — Постой, на место!
Пес покорно скрывается в своей конуре.
Подходит старик, седобородый, с одуванчиковым пухом на лысом черепе, — точная копия Николая-чудотворца со старинной иконы. Знакомимся. Старик невнятно называет свое имя и отчество. Это компаньон Гурова по пчелкам. В общем, тут «Гуров и Кº».
Старик расстроен: оказывается, другой таежный пчеловод, сидящий где-то в тайге подальше, напоил своих пчел водкой, и они теперь «фулиганят» — налетают на ульи «Гурова и Кº», бьют гуровских пчел, грабят мед.
Вот что делает водка даже с такими кроткими и глубоко положительными созданиями, как пчелы!
— Эх, была бы у меня четушка спиртика! — говорит, беззубо шепелявя, таежный Николай-чудотворец, и в его потухших глазах появляется хищный блеск. — Напоить бы наших пчелок, да и вдарить по его, подлеца, роишкам!
Иван Петрович дипломатично обрывает излияния компаньона и знакомит нас со своей супругой. Евдокия Васильевна, мать Лены, высокая, костистая, изможденная женщина. У нее властный, жестокого рисунка, рот. Выражение лица болезненно-плаксивое. Она в очках, съезжающих с переносицы. Глаза поверх стекол смотрят подозрительно, настороженно.
— Если желаете тайгу обследовать — пожалуйста! — говорит Гуров. — Далеко не пойдем, походим тут.
Мы достаем из машины наши защитные комбинезоны, раздеваемся и надеваем их прямо на голое тело, чтобы было не так жарко. Зной томит. Тесемки на запястьях и на щиколотках тщательно завязаны, капюшоны надеты на головы, ноги засунуты в сапоги. Клещи нам не страшны теперь!
Цепочкой спускаемся в овраг и углубляемся в тайгу. Идти трудно: спотыкаемся о поваленные бурей стволы, продираемся через колючие и липучие кустарники, утопаем по пояс в траве.
Впереди мелькают синяя рубаха и белая соломенная панамка Гурова. Он шагает легко, быстро. Так он может пройти десять, двадцать, тридцать километров…
Вокруг угрожающе звенит, жужжит, гудит и плачет разная насекомая мелочь. А где-то в густой траве, приняв удобные для нападения позы, изготовились к прыжку энцефалитные клещи. И самка иксодэса переулькатуса тихо шелестит самке дермацентора сильварума: «Вы, душечка, прыгайте на брюнета, а блондина я возьму на себя!»