А человек с кочки на кочку — да в трясину! Появилась базарная копейка и копеечная базарная психология. Никаких общественных интересов, все для себя, для своей семьи, для своего домишка… В сущности, Гуров порвал с нашими моральными законами. Он рассуждал так: мне от «них» ничего не надо, пусть только «они» меня не трогают в моей таежной берлоге. Его «не трогали». И в таежной берлоге воцарился тогда душный кержацкий, дедовский закон.
А восстали против этого закона те, ради блага которых (блага в понимании Гурова) он и ушел в тайгу, — его собственные дети. И он до сих пор искренне не понимает, как могла Лена, которой «все давали», бежать из родительского дома. Но ведь это только беднягу Постоя, сорвавшегося с цепи, можно взять на руки, отнести в конуру и снова посадить на цепь!
Я говорю:
— Иван Петрович, я сочувствую вам в вашем родительском горе, но поймите меня: никакой суд не сможет разобраться в отношениях, которые иногда складываются между родителями и детьми. Вам нужно встретиться с Леной, поговорить с ней. Не сейчас, пусть пройдет некоторое время. Может быть, вы поймете ее… Судебной тяжбой вы свою душевную рану не вылечите!
В глазах кержака, как мне показалось, мелькнуло понимание. Или желание понять. Но Евдокия Васильевна, метнув на меня пронзительный взгляд поверх очков, повторила с той же истерической твердостью:
— Не будет дочь матерью верховодить. Уважать надо родителей. А Танюшку вернем! Не имеют права нам ее не вернуть!
…Мы благодарим за угощение, поднимаемся из-за стола. Я прощаюсь с хозяйкой и хозяином.
— Еще раз вам советую, Иван Петрович: подумайте над тем, что я вам сказал.
Гуров молчит.
Машина трогается. Кержак стоит на крыльце, машет рукой. Со своей красноватой бородой он похож сейчас на лесного гнома из диснеевского фильма.
На душе у меня смутно. Мне жалко этого старого солдата, таежного следопыта, который знает каждую тропочку, каждый овраг в своей тайге и который так тяжко, так нелепо заблудился в жизни!
1963
Поездка в Видин
Я много раз бывал в Болгарии, объездил ее вдоль и поперек и навсегда полюбил суровое величие ее гор и нежную прелесть ее плодородных долин с тысячелетней культурой земледелия. Я бродил по тесным улочкам Несебра и Созопла и любовался с прибрежной крутизны сияющей голубизной морского покоя. Я подолгу простаивал в болгарских монастырях перед старинными иконами, вглядываясь в сумрачные бородатые лики мудрых болгарских мужиков, с которых старые мастера болгарской иконописи писали святых и великомучеников. Но я видел и молодую индустриальную Болгарию, обходя цехи Кремиковицкого металлургического гиганта. Здесь трудится юность Народной Болгарии — интеллигентная, пылкая, прямодушная. Гордость и честь болгарского рабочего класса.
Из всех моих поездок по Болгарии крепче других запомнилась мне поездка в Видин, на празднование шестидесятилетия моего друга, писателя Ангела Тодорова.
Почему именно эта поездка проложила такой отчетливый, не зарастающий «травой забвенья» след в моей душе?
Видимо, вот почему. Каждому путешествующему по стране, которая ему сразу приглянулась, а тем более путешествующему писателю, хочется постигнуть тайну ее очарования, понять, за что, собственно говоря, он полюбил «с первого взгляда» и эту страну, и этот народ. Мне кажется, что именно поездка в Видин помогла мне разобраться в моих чувствах к Болгарии и кое-что осознать и понять.
Все началось с телефонного звонка ко мне в софийскую гостиницу. Я снял трубку и услышал мужественный баритон моего друга:
— Леонид, говорит Ангел Тодоров! Послезавтра мне стукнет шестьдесят!
— Поздравляю тебя уже сегодня, дорогой Ангел, и обнимаю по телефону!
— Я хочу, чтобы ты это сделал очно и именно послезавтра.
— Скажи, куда я должен явиться, и я явлюсь!
— Ты должен явиться в Видин, в мой родной город, самый красивый… один из самых красивых городов Болгарии. Союз писателей дает нам свой автобус, и мы едем к Видин через Петрохан, самый красивый… один из самых красивых горных болгарских перевалов. Отпразднуем в Видине мой юбилей и вернемся в Софию. Согласен?
— Конечно, согласен!
И вот мы катим в Видин в удобном, комфортабельном туристском автобусе, которым управляет «один из самых красивых шоферов Болгарии» (как сказал бы Ангел Тодоров) — черноусый приветливый молодец, маг и волшебник своего водительского дела.
Напротив меня сидит у окна поэт Ламар, он открыл в свое время для читающей Болгарии нашего Маяковского. Большая голова с седыми кудрями, львиное лицо с добрыми, смеющимися глазами. Легкий, светлых тонов пиджак, белая сорочка с галстуком-бабочкой. Похож на русского актера-трагика времен Александра Николаевича Островского. Мог бы играть Несчастливцева в «Лесе».