- Советская власть не нуждается в ваших подачках, гражданка. Переведите ей точно то, что я сказал! — приказал он археологу.
Археолог перевел.
Итальянка смутилась, и, видя ее смущение, Коля смягчился:
- Я слыхал про вашу историю. Ваш аппаратик у вас свистнули беспризорники, гражданка. Беспризорные дети - это наследие нашей гражданской войны и нашей разрухи. Мы ведем общественную борьбу с этим бедствием. Тут, за углом, находится контора благотворительного общества «Друг детей», можете отдать свой чек им. Переведите ей!
Археолог перевел.
Итальянка расцвела снова и сказала, что сейчас же пойдет в контору «Друг детей» и передаст кому нужно свой чек. Коля, шаркнув босой ногой в сандалии, пожал ей руку, и знатные гости покинули самаркандское отделение газеты «Правда Востока».
Чек свой итальянская миллионерша действительно передала обществу «Друг детей» в Самарканде, и на этом следы ее пребывания в Советской Средней Азии теряются, так же как потерялись и не были обнаружены ее другом следы другого итальянца - великого путешественника Марко Поло.
Маяковский живет в Москве
Маяковский живет в Москве, — да, это именно так. Он живет в том самом доме 3/6 по Лубянскому проезду, в котором жил и тогда, когда еще не бронзовый, а живой мерил своими «саженьими шагами» московские улицы и бульвары, гудя стихами себе под нос.
Тогда он занимал одну четырнадцатиметровую «комнатенку-лодочку» в квартире на пятом этаже дома, принадлежавшего до Октябрьской революции коммерции советнику Стахееву, — теперь победившая Революция отдала ему весь дом, все пять этажей.
Дом внутри перестроен, комнаты коммунальных квартир превращены в обширные залы, лестницы укреплены и покрыты мраморными плитами.
Дом стал государственным музеем Маяковского. Этот единственный в мире литературный музей такого масштаба открылся в Москве 29 января 1974 года.
Хорошо сказал его директор, литературовед и маяковед Владимир Васильевич Макаров, американским туристам, когда они, осмотрев музей, выразили свое восхищение им в чисто американской форме:
— Даже у нас в Штатах нет ничего подобного!
Макаров сказал им:
— Но у вас в Штатах нет и поэта, подобного Маяковскому.
Осмотр музея надо начинать с пятого этажа дома, с зала, отданного детству. Старинные фотографии: отец в форме лесничего, мать, сестры, маленький Володя — черноглазый, чуть диковатый. В центре зала — стол с семейными реликвиями. Среди них бросается в глаза казачья шашка прадеда поэта, есаула Кирилла Константиновича Маяковского, и подорожная грамота на его имя, дающая ему право на проезд по всей территории империи.
И снова фотографии на стенах: Кутаис, его улицы, гимназия, в которой учился Маяковский, преподаватели, товарищи-гимназисты, сам Маяковский, уже полумальчик-полуюноша. Первые большевики, которых он узнал и с которыми подружился, первые листовки — первые ласточки, возвещавшие революционную грозу 1905 года.
Из соседнего зала пятого этажа вы попадаете в комнату поэта. Если войти с парадного входа по лестнице, она расположена от прихожей налево, напротив коммунальной кухни.
Простой, удобный шведский стол, — не стол, а станок для письменной литературной работы. На нем чернильный прибор, баночка с тушью, краски. На стене фотография Ленина. Та самая, знаменитая, из поэмы. Старенькая широкая тахта. Единственный предмет роскоши здесь... блестящий никелированный электрический чайник. По тем временам он был роскошью. И опять стучат в сердце строки Маяковского:
Спускаясь с этажа на этаж, вы как бы восходите по ступеням литературной славы поэта —от дореволюционных «пощечин общественному вкусу» буржуазных снобов, от литературных скандалов раннего российского футуризма к сближению с Горьким, к отрицанию империалистической войны, к безоговорочному и полному приятию Октябрьской революции («Просто пошел работать!»), к поэмам «Хорошо!» и «Ленин», к газетным стихам, к сатире «Бани» и «Клопа», к непостижимой по масштабам гигантской, гулливерской работе поэта — мобилизованного и призванного своей Революцией.
Даже тех, кто хорошо знает литературный путь Маяковского — его борьбу со всяческим «старьем» за новое по содержанию и по форме, революционное, классовое искусство, — этот музей потрясает. Потрясает прежде всего тем, что меньше всего похож на музей. Эти афиши, плакаты, рукописи с правкой, сделанной рукой Маяковского, его книги, статьи, призывы, «железки строк» — они живут не в прошлом и не прошлым, они обращены к нам. Они будоражат душу и вливают в нее чистый воздух эпохи, «разреженный дважды грозою двух революций».