Однако на сей раз что-то было не так. Вчера, когда в дверь ее дома постучался мужчина с усами, Пограничница уже чувствовала легкое покалывание шрама на шее. Такое случилось впервые с тех пор, как это странное кольцеобразное клеймо зарубцевалось тринадцать лет назад. День, когда ее деревню превратили в кровавое кладбище, Дагейд помнила отчетливо. Все от первой до последней секунды, кроме единственного момента, когда получила шрам. Будто это воспоминание кто-то специально вырезал из ее памяти.
А теперь шрам не просто покалывал, а саднил противной пульсирующей болью.
– Сюда, – тихо сказал худой мужчина с усами, поворачивая к одному из двухэтажных домов. Беднягу звали Николай, и Дагейд ему искренне сочувствовала.
Сочувствие – одно из немногих проявлений человечности, на которые молодая Пограничница еще оставалась способна…
У покосившегося крыльца девушку встречала женщина – такая же худая, как Николай, в простом черно-сером платье, перевязанном веревкой на поясе, с русыми волосами, собранными кольцом вокруг головы. Рядом с женщиной, трусливо прижимаясь к ней, стояли девчонка лет четырнадцати и пацан помладше, оба чертами лица похожие на Николая.
Дагейд остановила коня рядом с крыльцом и спрыгнула на землю. Под ногами хлюпнула размякшая после дождя грязь, женщина в платье вздрогнула, сжав кулаки так, что они побелели, дети еще сильнее прижались к ней. За спиной Дагейд услышала звук множества осторожных шагов – любопытство все-таки победило страх, люди отправились посмотреть, что произойдет дальше. Скоро у дома Николая соберется весь город.
– Это моя жена, Фрида, – представил женщину хозяин, поднимаясь на крыльцо. – А это мои дети, Руна и Боримир.
Дагейд прислушалась к пространству. Где-то рядом определенно была неупокоенная Душа. Сильная, успевшая напитаться страхом и страданиями, которые сама же принесла в этот чахлый городишко. Ее тяжелая, давящая энергия чувствовалась в воздухе и едва слышно вибрировала низким гулом – тем самым, который могли слышать только Пограничницы.
– Где твоя дочь, которую ты зовешь одержимой? – Голос Дагейд наверняка снова заставил кого-то вздрогнуть, но ей было плевать. Девушка хотела поскорее закончить и вернуться домой.
Шрам продолжал болеть.
– Она в спальне. На втором этаже. – Николай торопливо открыл дверь перед гостьей.
Дагейд вошла в дом. Ее взгляд скользнул по полу, выложенному грубыми досками, по кухне с большим деревянным столом и свалкой всякой домашней утвари, по лестнице, ведущей на второй этаж. Продолжая прислушиваться, девушка медленно прошлась вдоль узкого коридора и стала подниматься по ступеням вверх. Семейство Николая увязалось за ней. Девушка хорошо слышала взволнованное, дрожащее дыхание Фриды, ощущала на себе любопытные взгляды ее детей, чуяла запах вспотевшего хозяина.
Вход в спальню располагался почти сразу за лестницей, и прежде чем переступить порог, Дагейд положила руку на торчащую из-под плаща рукоять своего меча из аспидовой стали с высеченной на лезвии молитвой Пограничницы. То было единственное оружие, способное убить и стереть из Мироздания неупокоенную Душу.
Девушка шагнула в спальню. Ее взору предстала небольшая комната, лишенная каких-либо изысков роскоши, с просторной двуспальной кроватью, большим давно немытым зеркалом и потрепанным платяным шкафом. В кровати среди скомканных простыней и разбросанных подушек лежала изможденная девушка в белой сорочке. Ее тощие руки были привязаны толстыми веревками к изголовью, а ноги – к задней спинке. Грязные черные волосы ниспадали на осунувшееся юное лицо.
Завидев вошедшую фигуру в капюшоне, девчонка нервно заерзала, ее дыхание стало частым, зрачки заметались из стороны в сторону, веки покраснели от навернувшихся слез – девица должна была вот-вот провалиться в истерику.
Дагейд прислушалась к ней и сразу же поняла, что никаких демонов внутри бедняги нет.