Он хмыкнул.
— Ты никогда не орёшь.
— Серьёзно? Так ты никогда не узнаешь, на что способны мои лёгкие и как быстро ты умеешь уклоняться, когда я начну швырять в тебя всем подряд.
Он громко расхохотался, тормозя у моего дома.
— Значит ли это, что если я буду держать себя в руках, то и тоже?
— Да. Я могу причинить тебе боль. У меня острый язык и тяжёлая рука.
Конечно, я никогда этого не сделаю. Он пережил столько боли, что любому Бессмертному хватило бы на всю жизнь.
— Ты не можешь причинить мне боль, — вернул он мне мои слова, после чего стремительно вышел из машины и обогнул её, едва я успела открыть дверь. Он присел передо мной, глядя мне прямо в глаза. — Знаешь, почему?
Перед его сексуальной ухмылкой невозможно устоять. Я перестала спорить и пошла на поводу у любопытства.
— Почему?
— Я чудовище, злое и жестокое, и только с тобой это всё перестаёт иметь значение. От твоих поцелуев и прикосновений вся злоба и жестокость уходят. Твоя любовь усмиряет зверя внутри меня. Так что кричи на меня, сколько хочешь, когда злишься. Швыряй в меня что попало. Возможно, я заору на тебя в ответ или просто перекину через плечо, прикую к кровати и буду заниматься с тобой любовью так, как тебе и не снилось, но ты никогда не сможешь причинить мне боль. Ты свет в моей тьме. Надежда, подавляющая отчаяние. Хранительница моей души.
И воинственный настрой мигом пропал. Какая же я глупая: думаю о словах, брошенных в запале, и физической боли, которую он может вытерпеть, не моргнув и глазом; тогда как он видит картину намного шире. Глаза защипало.
Эхо увидев мои слёзы, сглотнул.
— Что я не так сделал?
— Ничего. — Я бросилась ему на шею; парень едва удержал равновесие. — Ты идеален.
Он рассмеялся.
— Вот об это я и говорю. Ты видишь идеал там, где сплошные недостат…
— Ой, всё. Просто заткнись и дай мне обнимать тебя.
Не парясь, что, возможно, нас видят мои родители, он опустился на колено прямо на дороге, положил голову мне на колени и обхватил руками мою талию. Я гладила его волосы. Я буду любить этого мужчину до умопомрачения, пока он не увидит себя моими глазами и глазами наших детей.
— У нас будет много, много детей, — прошептала я.
Он вскинул голову и нахмурился.
— Нет. Никаких детей. Не в ближайшие пару веков. Только ты и я. — Он достал пакет из больницы, где лежало вагинальное кольцо. — Я сам в тебя его вставлю.
С пылающими щеками я выхватила пакет у него из руки.
— Мы ещё вернёмся к этой теме.
— Не вопрос, в следующем тысячелетии. — Он встал и взял меня на руки. — Или через два.
— Поставь меня на землю. Мои родители будут в бешенстве.
— Они наблюдают с того самого момента, как мы приехали. И они согласны с тем, что я заслужил право носить тебя на руках. К тому же ты ещё несколько часов будешь приходить в себя.
— Тогда как я им это объясню? Едва заикнусь про души — и меня тут же отправят в психушку.
— Не посмеют. Я им не позволю. Признаюсь, кто я на самом деле, но не дам им увезти тебя. — Он подошёл к крыльцу и легко поднялся по ступенькам, но вместо того, чтобы войти в дом, сел со мной на садовые качели и начал тихонько раскачиваться.
— Что значит «заслужил право»? — спросила я.
— У нас с твоим папой был разговор. Я блестяще прошёл тест.
— Вы обсуждали меня в баре вместе с его бесящими дружками?
Эхо усмехнулся.
— Они задали пару вопросов, особенно тот старикашка, чей идеальный сынуля ждёт не дождётся, когда ты выпустишься из школы, чтобы сделать тебе предложение. Как так вышло, что ты ни разу не упомянула этого Капитана Америку? Где, кстати, он служит?
— Эм, Эхо, ты мог бы больше не раскачивать?
Я сползла с его колен. Содержимое желудка грозилось вырваться наружу. Я подбежала к двери и ворвалась в дом. Мамы на кухне не было. К несчастью, в воздухе стоял аромат свежеиспечённого пирога. Внутренности скрутило. Папа сидел в своём писательском алькове и пробормотал что-то вроде «с возвращением», не отрывая глаз от экрана.
Я зажала рот ладонью и помчалась к ванной вниз по лестнице. Эхо оказался прямо за мной. Он держал мои волосы, пока меня тошнило. Он даже вытер моё лицо мокрым полотенцем, когда я полностью опустошила желудок.