Сел делать уроки. Пытался. Вместо этого думал о всякой чепухе. Вот физика — идеальный газ, рэтбоуновское движение частиц… Сашка представил себе, что душа в шаре подобна газу: она должна равномерно давить на стенки. И быть намного легче воздуха, чтобы шар тянуло кверху.
Потом газ-душа с годами просачивается вовне, давление на стенки шара уменьшается, и происходит то, к чему все давно привыкли. Шары постепенно сдуваются, выдыхаются, «концентрация души» падает, и расслышать её с каждым годом становится всё сложнее.
Но не значит ли это, что душа «делима»? Или она похожа на пальто, которое затирается до дыр, теряет вес, цвет, плотность?..
Он хотел спросить об этом отца, но передумал. Родители вернулись с работы усталые, у отца на работе трагедия: в соседнем районе маршрутка потеряла управление и врезалась в школьный автобус.
Сашка сам приготовил ужин и за столом сидел молча. Мама спросила, как успехи, — похвастался оценками.
Надеялся, что больше ни о чём не спросит, но она, конечно, спросила.
— Как дедушка? Ты с ним сегодня разговаривал? Он тебе что-то отвечал?
Сашка вздохнул и покачал головой.
Он заранее знал, что мама расстроится, но врать было бы глупо и нечестно.
Она сидела, опустив взгляд и поджав губы.
— Ничего, — сказал отец, — это нормально. Ты, главное, не переставай с ним беседовать. Помнишь, что я говорил?
Сашка кивнул:
— Душам нужно время, чтобы привыкнуть.
— Именно. Представь, они же лишаются тела, лишаются всего. Мир остаётся, а они в нём существуют уже совсем по другим законам.
Ночью Сашка лежал без сна и думал об этом. Пытался себе представить. Ты по-прежнему есть, но это «есть» — уже не то, что прежде. Тела нет, нет ничего, что отъединяло бы тебя от мира. Ты смешиваешься с ним. Таешь, расстворяешься. Как крупинка сахара в кипятке.
Продолжаешь существовать, но в настолько «разбавленном» состоянии, что оказываешься одновременно везде и нигде.
Хочешь коснуться родных — а рук нет, хочешь закричать — а нет губ.
А если перед смертью попал в аниматорий и тебя поместили в шар, тогда всё, что есть между тобой и остальным миром, — тонкие упругие стенки. Лишь они удерживают тебя от окончательного растворения.
Сашка представил себе, что сейчас рядом с ним души всех, кто когда-либо жил на Земле. Сделалось жутко.
Он вертелся с боку на бок и в конце концов сообразил, почему не может заснуть. Ему мешало молчание… молчание присутствия. Оно исходило из шара над дедовым столом. Впервые Сашка почувствовал, что шар — не просто вещь. Как будто дед сейчас был там, молчал и чего-то ждал — большой, угрюмый, вечно себе на уме.
Такой, перед которым Сашка робел, а в детстве — боялся до одури.
Он встал, нащупал тапки и, отвязав шар, перенёс его в гостиную. Свет не зажигал, хватало того, что проникал в комнату с улицы, от фонаря.
Стараясь не шуметь, привязал шар возле бабушкиного — в углу, под иконой.
Лёг спать. Во сне слышал, как дедов шар, покачиваясь, то и дело стучит упругим боком о бабушкин. Как будто бьётся пульс.
Про новенькую знали мало. Она ни с кем не дружила.
Почти.
— Тебе это зачем? — спросила Сидорова. В детстве Сашка ходил с ней в один садик, она уже тогда была вреднющая. — Влюбился, да?
— Надо и надо, — сказал Сашка. — Ревнуешь, что ли?
— Я-а-а?! К ней?!!! Пф! Дурак ты, Турухтун.
— А ты, — не вытерпел Лебедь, — ты, Сидорова — коза! Её по-человечески спрашивают, а она!..
В общем, поговорили.
— Ну, — заметил Лебедь, когда шли после уроков к остановке, — она ж не перевелась в другую школу, это точно, иначе в классе знали бы. Может, — утешил, — заболела?
Сашка уже всерьёз прикидывал, как ему похитить классный журнал, чтобы выписать оттуда домашний адрес и телефон новенькой. В принципе, это было реально, хотя и рискованно. Другое дело, что если Сашку поймают, вспомнят и про ножик, и про отложенную на неопределённый срок плату за обучение… Тут уже никакие оценки не спасут.
Он решил выждать до конца недели, а потом поговорить с Лебедем. Тот давно и безнадёжно вздыхал при виде Сашкиных спецназовцев времён Юго-Западной кампании. Вряд ли устоит. А вдвоём, может, и получится провернуть авантюру.
В пятницу Сашка вышел из дому вовремя, но из-за пробки на первый урок успевал впритирку. Влетел в школу перед самым звонком, бросил куртку дежурному по гардеробу, метнулся к лестнице и… едва не сбил с ног новенькую.
— Привет…
— Привет, — сказала она. И повернулась, чтобы идти, но шарики от удара сплелись цепочками, пришлось распутывать.
— Это… кто у тебя? — спросил Сашка, глядя куда угодно, только не на неё. Пальцы сделались непослушными, цепочки всё время выскальзывали. Звонок злорадно гремел над головами.