— Эта тварь хочет моей смерти! — Сокрушалась Вера, когда ей не было ещё даже двенадцати. — Я заставлю её высушить себя.
И в ответ на это, добрая женщина лишь снисходительно улыбалась, ожидая подходящего случая, чтобы заговорить.
— На долю Полуночи выпало страшнейшее из испытаний, — предательство. Пережить такое непросто.
— А я тут причём⁈ — Восклицала маленькая ведьма, готовая рвать на себе волосы.
Полдень любила сестру. Полночь боялась любить вообще. Вера не любила никого. Становясь старше, напиваясь всё чаще, погибая от рук Ржавчины и воскресая, девушка понимала, что так называемая жизнь — есть лишь поток травм, которые люди наносят друг другу из самых что ни на есть миролюбивых побуждений. «Благими намерениями вымощена дорога в ад», услышала однажды Вера, и запомнила на всю оставшуюся жизнь.
Никому не нужная она обосновалась в таком же никому не нужном доме и ощущала себя до ужаса прекрасно. Никто к ней не лез. Не доводил до слёз нравоучениями, не опустошал морально бесплодным резонёрством о важности «креста», который нужно непременно вынести, сколь тяжёл бы он ни был. Разумеется, не просто так, а для того, чтобы обрести счастье, не в этой жизни, так в следующей.
Вера жила в тотальном одиночестве ровно до тех пор, пока на её пороге не появился Константин. Увидев большие, растерянные глаза пацана, что стоял в дверях с двумя сотнями в руках, она улыбнулась. Не столько потому, что денег хватало ровно на две бутылки дешёвого портвейна, — алкоголь всегда можно было украсть, — а потому что в голосе Константина, поясняющего за цель приезда, сквозило весьма явное двусмыслие.
— Он приехал учиться⁈ — Усмехалась Вера, греясь холодной зимней ночью в доме сестры Полдень. — Не смеши моих тлеедов. Этот пацан бежал из дома, также, как я бежала от Полуночи.
— Василисе пришлось нелегко, учитывая её поколение и то проклятье, что наполняет её вены, — привычным тоном промолвила Полдень, заливая кипятком листья в кружке.
Но Вера уже не воспринимала эти слова близко к сердцу, ровно как и мрачные упрёки матери. Две старухи просто скатили с катушек, что с них взять? Какой толк жить сто пятьдесят лет, если все они полны усталости, обид, разочарований и смерти?
Однако первая (для Кости, конечно же) смерть ведьмы не оставила пацана равнодушным. Мальчик сильно переживал по поводу трупа Веры, который повис на столе прямо по центру кухни. Очнулась она уже заботливо накрытой одеялом, в то время как Константин спал, закрывшись в ванной комнате, пытаясь спрятаться от ужаса и безысходности.
Проковыляв до импровизированного убежища, ведьма настойчиво затарабанила в дверь:
— Пусти! Мне нужно проблеваться.
Щёлк.
— Ты жива! — Воскликнул Костя, отперев дверь. — Господи, что с тобой случилось?
— Чихнула неудачно. Отойди!
Вера старалась не есть. Не потому что берегла фигуру, а потому что всегда был небольшой шанс, что прямо тут, за углом, треснет завеса, и покрытый ржавчиной остаток человека кинется рвать её на лоскуты. К счастью, помехи в слоях реальности были кратковременными, и часто Вера просто оставалась лежать в разорванном виде до прихода в сознание. За это время могло пройти от суток до четырёх дней, в течении которых еда, проглоченная в качестве закуски к особо ядрёной зажигательной смеси, начинала гнить (в случаях гибели, желудок отказывал одним из первых), и ведьма просыпалась с уже встроенным в неё гниющим мясом, от которого организм требовал срочно избавиться любыми способами. Был и ещё один забавный случай…
— Ты хочешь, чтобы я сделал что? — Заикаясь, переспросил Константин, после её восьмой смерти.
Совершив поспешный сеанс смещения на этаж своего жилья, Вера промахнулась с координатами, из-за чего обе её руки оказались смешаны с несущей стеной.
— Ты же можешь просто расщепить материю, нет?
Ведьма закатила глаза, мгновенно становясь похожей на мать:
— Будь это дерево, я бы так и сделала. Но это сраный бетон времён, прости Господи, перестройки!
— И?
Изумрудные глаза закатились ещё сильнее.
— Ох, у меня либо не получится, либо получится, но так, что дом просто сложится. И в первом, и во втором случае, это будет катастрофа.
Спустя два часа они оба сидели за столом. Вера со скучающим выражением лица оглядывала висящие по обе стороны туловища культи. А мальчишка сидел напротив, перемазанный кровью с головы до ног, и с совершенно отсутствующим взглядом. В дрожащих руках Константин держал кухонный нож.
— Я хочу сдохнуть. — Вдруг тихо выговорил он.