Но не сейчас, в данный момент ей действительно больно от собственного бессилия, оттого, что навечно заперта в золотой клетке, ставшей самым мучительным кругом Ада, оттого, что она видит, но не может изменить. Тонкое, прозрачное подобие слезинки скатилось по золотисто-бледной щеке, потерявшись в мареве холодного безжизненного света. Машинально она смахнула слезу, но не почувствовала влажности на пальцах, только накатившая боль в висках отдалась пронзительным эхом. Богиня плотнее сжала глаза, чтобы даже малейшая крупица света не проникала сквозь плотно закрытые веки, тверже сомкнула губы, чтобы ни единый стон не вырвался из горла, и медленно запустила пальцы в шелковистые волосы, дабы хоть как-то сдержать рвущееся наружу отчаяние.
И когда она уже приготовилась к самому худшему, в темноте затрепетал лучик надежды. Медленно поднимая веки, Богиня уставилась во всей красе на приближающуюся тень мужчины в ковбойской шляпе, и внизу живота затрепетали эмоции девчонки- страх, надежда, безумная смесь желания и непонятного для нее чувства дежа вю, будто что-то знакомое и одновременно забытое мощным ураганом ворвалось в память.
«Она растеряна, смущена и напугана, но в тоже время ей нравится эта ситуация тотального подчинения чужой воле», подумала она, когда наблюдала короткий почти целомудренный поцелуй. — «И в тоже время в ней Сила, в ней мощь, она мой последний шанс! Без надежды не выдержу ни дня в этом Аду!»
И тут она посмотрела в глаза мужчины, черного силуэта на фоне бездвижных песков, ее глазами. Глазами цвета ярко-синего неба, глазами цвета желания с тонкой прячущейся голубой лентой в районе радужки. И отчаянный дикий крик захватил ее, когда мужчина притронулся к руке приходящей, утаскивая ее за собой в неизведанные пески. Богиня почувствовала его эмоции, его отчаянную несвойственную нежность, его попытку заставить любить. Только один человек прикасался к ней так, только один человек мог касаться ее так непринужденно и нежно, в тоже время, осыпая фейерверком искр, и только этого человека ОНА любила. И он мертв уже тысячу лет. Тот, ради которого она потеряла все, мертв, иначе вернулся бы за ней, как Дрейк за Наланой. Богиня осталась одна…
В неожиданно накатившей волне ярости она бросила в стоящее напротив зеркало тяжелый бронзовый подсвечник. Он отлетел в сторону в миллиметре от ее виска, причем Богиня даже не поморщилась, продолжая сидеть на своем импровизированном Троне, сжимая двумя пальцами ноющие виски. Она заплакала бы, если бы могла, она бы заревела, если бы остались силы, она бы возненавидела, если бы осталась часть души, не тронутая равнодушным льдом. Как же она завидует Налане в этот момент, одновременно проклиная за то, что он любит ее. Она почувствовала эту мимолетную страстную искру, пробежавшую от кончиков пальцев ног до макушки так отчетливо, что перед глазами побелело от накатившей ярости.
— Он вернулся, вернулся…! — завопила она, вскакивая с места. — Так не должно было быть! — Богиня хотела схватить Всевидящее Зеркало, швырнуть о стену, как разбила предыдущее, но рука замерла в миллиметре от стекла. Мысли начали приходить к логическому порядку, успокаиваясь. К тому же она не смогла бы его разбить, как бы ни старалась. Да и дальнейшие события ее мало волнуют. Богиня потеряла всякий интерес к происходящему с девчонкой, нервно нарезая круги вокруг Трона. Хруст стекла под каблуками успокаивает, сливаясь с чередой мыслей, незаметно превращающихся в тихие слова.
— Какая разница, что он вернулся, это еще ничего не значит! Между ними ничего нет, всего лишь влечение.… Это не может быть лю… — замолкает она на полуслоге, резко остановившись перед разбитым стеклом, на раме которого осталось несколько осколков с ее пляшущим отражением. Давно забытое слово застряло в горле горьким комком, проглоченным с гримасой раздражения. — Это может мне помешать, помешать, помешать…