— У вас есть сын?
— Есть.
— Где он?
— Где-то в Москве.
— Расскажите о нем.
И в который уж раз начинался рассказ о сыне, после чего корреспонденты исчезали, как вихри-вертуны.
В это утро написали сыну письмо, посоветовали ему хорошо исполнить неизвестное нам дело, но отправить не успели.
…Где-то на краю сада зашумела машина. Ко мне в малину шел высокий черноволосый человек.
— Корреспондент газеты «Известия» Аграновский, — сказал он.
— Побеседуем в саду, — предложил я.
— Думаю, что дома будет лучше.
— Поедемте. Со вчерашнего дня у нас никого нет. Сегодня ночевал Омельчук из редакции газеты «Красная звезда». Решил в выходной порыбачить. Может, где на речке в кустах путается.
Подъехали к дому, где было тесно от машин и народу. Защемило сердце: неужели с сыном уже началось что-то? Меня ввели в квартиру, забитую народом. Корреспонденты, фотографы, снаружи в окна смотрят люди… Мы совсем растерялись, уселись рядом на ящик, впились глазами и слухом в радиоприемник. Не верилось, но диктор назвал имя нашего сына: «Корабль „Восток-2“ пилотируется гражданином Советского Союза летчиком-космонавтом майором товарищем Титовым Германом Степановичем».
Засверкали фотографы, затрещали кинокамеры, а мы заплакали. Заплакали от счастья, от гордости за сына-гражданина, что вырос в нашей семье. Оттого, что ему доверено трудное дело, от тревоги за исход полета, от заботы, хватит ли у сына сил, чтоб успешно провести полет космического корабля… А он пошел уже на третий виток вокруг Земли. Люди ликовали, а мы не могли опомниться, не находили себе места.
Так прошел остаток дня. Настала ночь. Сын, пролетая над Москвой, пожелал москвичам спокойной ночи, лег спать в космосе. Нам не уснуть. Народ разошелся по домам, мы остались одни — стало труднее.
Сидим среди комнаты на стульях, молчим, думаем одну думу. Она бьется где-то под ночным небом, выслеживает путь сына. К окнам плотно прислонилась темнота. Молчит в уголке приемник, и натекает такая тишина, что некуда от нее посторониться. Где ты, утро, долго затерялось! Хоть бы люди пришли поскорей!
— Да сколько ему еще летать-то, — опрашивает Шура. — Когда же конец-то?
— Не знаю.
Вспомнилось письмо дочери. Она гостила у брата и сообщила, что Герман где-то долго был и неохотно сказал, что просидел пятнадцать суток. Это нас встревожило: значит, провинился, где-то выпрягся и получил по закону. Далеко он, не поставишь ему своей головы, не убережешь от ухабов. Только потом узнали, что сына испытывали на стойкость нервов для полета в вечной тишине, в одиночестве. А нам тишина ночи казалась мучительной, затяжной, как обложной осенний дождь.
Ложились, закрывали глаза. Тревога за исход полета становилась сильней — глаза сами открывались, а вверху был пустой потолок.
— Усни, — предлагает жена. — Неизвестно, сколько он там пробудет. Силы поберечь надо.
— Ты же не спишь.
— Не могу.
— И я не могу.
— Не случилось ли что у него? Может, он там бьется, а спуститься не может. А? Что молчишь?
И я про это же думаю, но понимаю, что так можно истерзать друг друга. Начинаю сердиться оттого, что не могу найти убедительных слов, чтоб самому поверить. Верить надо и жену заставить…
— Не может быть несчастья, не может!.. Гагарин слетал благополучно. Не загубят нашего сына. Не игрушками занимаются: дело это всемирное. Наверняка!
— Не играют… знаю… Нам легче: мы двое и дома, а он один, и кто знает, где теперь.
— Хватит тебе, помолчи! Спи, — говорю я.
— Трудно молчать. Хоть бы ветер… Такая тишина…
Встаю, включаю приемник. Он слабо потрескивает. Весь мир молчит! Хоть бы ветер, хоть бы голос человека на ночной улице… Тишина, как на дне океана!
Выхожу на крыльцо. Темное небо запахнулось-застегнулось на все звезды, не высмотришь в нем ответа. Яркая стрелка метеора опустилась в вершину тополя и потухла.
Не может быть беды! Но сын отправился в неизведанную дорогу, и кто может поручиться за счастливый исход? Если же случится непредвиденное — как отнестись к несчастью, как правильно понять его родительским сердцем, устоять?
Кто-то сказал, что космический корабль этой ночью пройдет над Сибирью. Вглядываюсь в звезды, жду: не поплывет ли среди них желанная, в которой летит частица нашей жизни. И кажется, что среди звезд проходит волнение. Они струят свой свет, несут торжественное сияние к сыну, в надземные дали, где вечен животворный луч. Пусть тебе, сын, в трудном полете будет верным ориентиром солнце!