Экран ноутбука уже гаснет. Чех смотрит в окно, будто пытаясь что-то разглядеть в ночной тьме.
Ябо явно создали. Или, говоря другими словами, визуализировали. По дури, нужно сказать, ибо надо быть совсем не в ладах с головой, чтобы вытащить из небытия это. А, как известно, нахождение создания рядом с обычным человеком очень плохо влияет на последнего. Вот и Дима… явно же не всё рассказал. Придётся вытягивать. Но пока он под впечатлением от Ябо, толку не будет.
С другой стороны… если Ябо тянул к себе Диму, то выходит, что последний ― Якорь. И Ябо ему вреда не причинит. Созданная тварь всегда нежно любит свой Якорь, который для неё как ангел-хранитель.
Чех берет бутылку. Тёмно-янтарного напитка осталось на самом дне. Он хмыкает и выливает всё, что было, в рюмку. Бог фейспалма, как назвал его Дима, недурен выпить, однако. Но сейчас не об этом речь. Фейспалма… чья же фантазия тебя создала, Ябо?
Коньяк немного горчит, но это почти не чувствуется в сравнении с разлитой в воздухе ледяной прогорклостью и липкой влажностью. Они пришли вместе с гостями. Желудок скручивает жгутом, а к горлу подбирается дурнота.
Чех стучит пальцами по столу, закусив губу. Мерзкая волна, как ни странно, идёт не от Ябо, а от Димы. Это и вовсе ставит в тупик. Димка Мороз — спокойный, умный, толковый. Надёжный, кстати. Ни разу не подвёл. Обычный парень ― сотрудник музея, рядовой этнограф, подрабатывающий копирайтом. Но с сегодняшнего вечера уже отчётливо изменившийся. И это изменение нельзя назвать хорошим.
Чех подкуривает сигарету, струйка сизого дыма тянется вверх. Ноздри щекочет запах табака с вишней.
Вздохнув, он резко щелкает первую попавшуюся кнопку на клавиатуре. Работа подождёт, сначала надо разобраться с происходящим.
Сайт Одесского Оперного театра встречает благородной желтизной фона и афишами предстоящий спектаклей. «Риголетто», «Спящая красавица», «Дон Кихот» — даже премьера. Какая прелесть.
Зажав сигарету в зубах, Чех быстро набирает сложную комбинацию — щелчки клавиш аж захлебываются.
Тут же открывается новое окно, мигают бордовые витиеватые буквы:
«Театральник, а что?».
В воздухе повисает запах краски, клея, пыли, пурпурного велюра кресел, тяжёлого занавеса, прячущего сцену от любопытных глаз. Подушечки пальцев начинает холодить, словно Чех касается не кнопок ноутбука, а лощёной бумаги программок спектаклей.
На экране высвечивается:
Театральник: «Ну, и?»
Без приветствий и предисловий. Обдает волной усталости и ленивого любопытства.
Чех: «В моей спальне внезапно появился бог. Направление — ваше. Свежая визуализация — даже недели нет. Он крепко связан с югом, я чувствую. Что произошло? Кому могло взбрести в голову заняться визуализацией в такое время?»
В голове звучит смешок, будто Театральник сидит рядом.
Театральник: «В твоей спальне вечно что-то не так. У нас тихо, знаешь ли. Правда, до сих пор не вернулся из Ужгорода Сашка Дымкевич»
Чех, нахмурившись, откидывается на спинку кресла. Странно, визуализаторы с лицензией не могут надолго отлучаться. А тут уже месяц, и опять Ужгород. Странно. Очень странно.
Он быстро тушит сигарету в пепельнице.
Чех: «Кто за него сейчас?»
Театральник: «Не знаю. Это дела Городовой»
Даже чувствуется, как он пожал плечами.
Чех: «Не верю. Чтобы ты ― и прошёл мимо?»
Смешок повторяется, на этот раз Чех не то, что представляет ― видит сквозь километры и влажный октябрьский воздух презрительно искривлённые губы и прищуренные глаза собеседника.
Театральник: «Клянусь Тремя и Сестрой»
Чех хмыкает. Гад, и не поспоришь. Но от этого легче не становится, так или иначе, всё равно нужно ехать в Одессу, чтобы разобраться.
Теперь не обойтись без звонка. Даже двух. Чех морщится: телефон он не любит. Голос есть, а человека рядом нет ― обман, игра, бестелесный звук. Гадость, иначе не сказать. Даже компьютер куда честнее: он не предлагает имитации человека по переписке.
В гостиной неожиданно что-то бахает. Чех хмурится, быстро встает и направляется туда.
Если этот бог фестивалит, вышвырнет на улицу. Для профилактики. Заодно и с соседями познакомится, а они лютые, когда не дают спокойно спать.
Дверь бесшумно открывается. Первым делом Чех видит сонного встревоженного Мороза, который недоумённо пялится на поднимающегося с пола Ябо. Услышав выражения бога, Чех приподнимает бровь. Интересно, где он набрался такого лексикона?
— Ну, что уставились? — весьма невежливо спрашивает Ябо, снова забираясь в кресло. — Я упал.