В Херсоне нет дождя. Как-то особо ярко желтая листва и дома цвета песка смотрятся на фоне серого-серого неба ― так бы и любовался. Хочу спросить, куда мы едем, но ровно в этот момент машина останавливается. Я читаю вывеску и изумленно приподнимаю бровь.
― Медицинский центр «Торнадо»? Чех, мы что, приехали на обследование?
Входная дверь центра открывается. Кажется, нас действительно ждут.
Чех открывает дверцу машины.
― Узнаешь.
Между светом и тьмой
Наше время
В Одессе пахнет так, что голова идет кругом.
Солнце играет на оконных стеклах, огибает скульптурки на крышах домов, вплетается в узоры на стенах. Листва перешептывается на ветру, пчелы деловито жужжат, кружа над белыми и розовыми цветами.
Воздух прозрачный, медовый, такой… с лёгкой солёной горчинкой. Потому что море ― вот оно, до моря ― рукой подать. Оно волнуется, оно шепчет, оно не хочет оставаться невозмутимым. Запоминает всё, что было, и знает всё, что ещё будет.
Чех смотрит на небо, улыбается ласковым лучам солнца, скользящим по его ресницам и шутливо касающимся губ. Хороший день, тёплый такой. Кажется, сама весна тянет руки к одеждам красавицы Одессы, чтобы стянуть их, оголив округлое плечо и изгиб талии.
Чех любит такую Одессу, которая смеется тысячами голосов, касается тысячами рук, наполняет сердце бесконечной любовью и ласковой насмешкой. Она видела много, даже когда ещё не возвели эти стены, но в воздухе уже звенело: «Одессос, Одессос…»
Пальцы сами расстегивают верхнюю пуговицу френча. Пожалуй, не стоило надевать сегодня черное: будет только жарче. С другой стороны, что бы он ни надел… все равно останется серым как мышь. И тому есть причина.
Чех идет по Дерибасовской, улица шумит. Снова гости, снова туристы, снова местные не уступают им ни на шаг.
Впереди показывается известный со всех сторон «Пассаж» ― та самая гостиница, которую век назад в путеводителях называли одной из красивейших в Российской империи.
Чех уже видит Преображенскую улицу, которая перпендикуляром проходит в нескольких десятках шагов. Нет, туда не нужно.
Он сворачивает налево ― туда, где солнце рассыпается миллиардами искр над стеклянной крышей, преломляясь в квадратах купола, прячущего место с магазинчиками от жары, дождя, снег и ветра.
Здесь всё замерло.
Желтое, белое, благородно-золотое. Высокие окна, изящные скульптуры, смотрящие прямо на людей. Конечно, так сразу и не заметишь, но Чех прекрасно знает, что третья справа ― любимица Одноглазого ― следит за порядком. А вот обвитый плющом юноша возле пятого окна сверху всегда дремлет на посту, за что потом получает нагоняй. Зато тот, что упирается локтем на арку, вечно развратно подмигивает. Безобразник.
Не гостиница, а целый историко-архитектурный комплекс. И все скульптуры выглядят как древнегреческие боги и нимфы не только из-за того, что таковой была дань моде. Есть и куда более глубокие причины.
Многие камнелюди так или иначе пришли с родины прародительниц Одноглазого. Горгоны и Грайи бежали так быстро, как могли, и плыли так далеко, как получалось. Никто из греческих моряков, в древние времена причаливших у берегов этого прекрасного края, не знал, кого они привезли сюда кроме себя. Скорее всего, знал только сам капитан, он ж и прикрывал пассажиров, о которых не была в курсе команда.
Чех смотрит на время. Ну да, конечно, как всегда.
Но потом, почувствовав что-то справа, он заглядывает в магазинчик с украшениями и хмыкает. Так-так, и как только мог не почувствовать сразу?
Он осторожно толкает дверь и оказывается внутри. Здесь так тесно, как только может быть в маленьком магазинчике в известном туристическом месте.
Она стоит у прилавка и говорит с продавцом. Меряет на удивляющие своей округлостью пальцы массивные серебряные кольца.
Рыжие волосы маленькими завитками спадают на шею. Бордовое платье, светло-коричневый пиджачок, вельветовый, в такой мелкий рубчик. Совершенно не к месту, но таки только попробуй об этом сказать ― будешь иметь бледный вид и нервную походку. О походке… Туфли на толстом каблуке, невысоком, но основательном. Если вдруг хозяйка решит использовать обувь как оружие, лучше сразу пригибаться ― тяжелая артиллерия.
― Эммануил Борисович, прекратите мне дышать в затылок и делать жарко, ― произносит она и отводит в сторону руку с перстнями, каждый из которых украшен огромным янтарем. ― Лучше скажите, какое из?