Я складываю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
― Почему нет? После всего я бы уже не удивился.
Дан пожимает плечами, но за этой небрежностью видно: на самом деле он боялся. Боялся, что мне будет совершенно неинтересно, кто он такой. И… неинтересно его возвращать. По лицу видно, что он не готов об этом говорить.
Фроня тянется к нему, трогает лапой за локоть. Дан смеется:
― Ты любишь рыбу?
― Он любит выпендриваться, ― фыркаю я. ― Изображает перед другими, что хозяин злой и страшный серый волк, не дает бедной котеньке кушать вдоволь.
― А хозяин добрый и щедрый? ― поддевает меня он.
― А то…
Некоторое время мы едим. Но пиво всё же действует как надо и потихоньку развязывает языки.
Лампу мы давно погасили. Луна и звезды светят так, что можно увидеть и очертания его профиля, и стаканы, и почувствовать, как замирает воздух, когда наши взгляды случайно встречаются.
― Что… там? ― осторожно спрашиваю я.
И тут же понимаю, что сформулировал вопрос до ужаса по-дурацки, надо всё прояснить. Но Дан понимает и так.
― Там ничего нет, ― задумчиво произносит он, глядя в свой стакан. ― Ты как персонаж книги, который ждёт, когда кто-то начнет листать страницы твоей истории и вызовет к жизни. Тебя просто нет, только призрак воспоминания. Всё, когда-либо созданное в этом мире, уходит в небытие, чтобы однажды…
― Снова вернуться, ― произношу я, внимательно глядя на него. ― Только немного иными. Именно поэтому мне запретили создавать тебя.
Дан внезапно начинает смеяться:
― Могу представить, что получилось бы. С твоей необузданной фантазией…
― Это комплимент и оскорбление? ― деловито уточняю я.
В ответ воистину кошачье фырканье, а потом резкий «отъем» моего пива.
― Я подумаю, ― всё же отвечает он. ― Попробуем развить эту тему в книге.
― А у тебя что-то начато? ― с искренним интересом спрашиваю я.
― Нет, ― безмятежно отвечает Дан. ― Я не бросаю ничего на полпути, поэтому завершил всё перед тем, как связаться с тобой.
― Вот теперь точно оскорбление.
― Не умничай. Так вот, я говорю про новую соавторскую книгу. Там и пропишем.
Я теряю дар речи. Могу только хватать ртом воздух, смотреть на него и пытаться вспомнить, как дышать.
― Ты про общую книгу?
― А что тут такого? ― невозмутимо отвечает он. ― Материала тут больше, чем нужно. Так что всё в самый раз.
Я задумываюсь. Соавторство ― это… это же как брак, либо по любви, либо по расчету. Первое ― это когда читаешь текст, падаешь в него без остатка, растворяешься и готов возносить написавшего до небес. Второе ― какие-то весьма приземленные причины. Там… обменяться читательской аудиторией, написать что-то побыстрее и так далее.
В свою писательскую юность на форумах и всякого рода электронных дневниках я пробовал и то, и другое. Но тут… сейчас…
― Что-то не так? ― уточняет Дан.
Какой-то заблудший бес явно сидит с нами за столом третьим, поэтому я невинно произношу:
― Ну, понимаешь, соавторство ― это очень интимно. Тут нельзя подходить вот так с налёта…
― То есть… ― вкрадчиво спрашивает Дан. ― Ты хочешь… сказать, что интима было недостаточно?
― Секс ― не повод для соавторства, ― ещё невиннее отвечаю я.
Стакан со звоном приземляется на стол. Зелёно-голубые молнии разрезают ночную тьму. Кажется, сейчас меня будут бить. Или что-то другое.
― Шуткач, ты договорился.
Мы вскакиваем одновременно, но я успеваю бросить на бегу:
― Давай, убеди меня, что готов к соавторству, как честный писатель!
И вслед несется:
― Убью!
Между светом и тьмой
Рудольф Валерьевич Железный сидит на скамеечке в пиццерии на Соборной. Аккуратный газон у ног настолько сочно-зелёный, что даже не верится. Аккуратно, чисто, свежо. Птицы заливаются так, что можно смело брать солистами нескольким ребятам, которые сейчас играют классическую музыку, расположившись неподалеку от Железного. Хозяева пиццерии любят, когда так, поэтому часто устраивают весенне-летние вечера, наполненные мелодиями великих композиторов прошлого. Впрочем, не обходят вниманием и современность.
Прекрасный май. Просто чудесный.
Понятие «Вот раньше было лучше» ― всего лишь слова, которые, как этикетку, наклеивают на всё подряд, что немного выдержано временем. «Раньше-лучше» может стать что угодно, достаточно только немножко подождать.