— Скажи ему, чтоб не приближался.
— Да я тебя, Солнышко… — хрипит он, но подойти не смеет.
Девчонка не пугается, смотрит на меня, на губах появляется улыбка:
— Ты мне нравишься, — мягко произносит она, — но не больше.
Она приподнимается на цыпочки и вдруг касается поцелуем моей щеки. Я прикусываю губу, чтоб не вскрикнуть от жара, окутавшего лицо.
Девушка резко разворачивается ― и ныряет во тьму.
За спиной продолжает ругаться Ябо. Я шумно выдыхаю. Ну и вляпались. Провожу пальцами по щеке — не болит, на том спасибо.
Чокнутый бог осторожно подходит ко мне.
— Она мне прожгла куртку. — В его голосе столько тоски, что становится даже его жалко. — Ты так и будешь стоять столбом?
Я смотрю на свой бок: сухо и чисто, словно ничего не было. О ране напоминает только перепачканная футболка. Ябо тяжело дышит рядом, от него пахнет горелым.
Эта девочка умеет зажигать.
— Поехали, — мрачно говорю я.
Происходящее мне не нравится всё больше и больше, но раздумывать об этом просто некогда. Всю оставшуюся дорогу Ябо не прекращает ругаться, то и дело поражая меня витиеватыми оборотами.
Пан Штольня не зря закрыл его в подвале, чего уж тут говорить.
***
Дом Чеха стоит на обочине, возле маленького магазинчика с покосившейся вывеской «Смачно!». Последний раз там можно было купить хлеб и булочки с начинкой, о происхождении которой лучше было не задумываться.
— Ненавижу женщин, — ещё раз произносит Ябо.
Я чуть пожимаю плечами и надавливаю на кнопку звонка. В ответ ― абсолютная тишина. Ябо умолкает, нервно фыркает, как настоящий кот:
— Спит твой Чех.
Слышится скрип открывающейся двери.
— Заходите. — Глубокий низкий голос ни капли не изменился.
Годы идут, но кажется, Чех им не подвластен.
Я шагаю в теплый коридор, в нос тут же ударяет запах хвои и табака. Чех стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Карие глаза смотрят на меня поверх узких очков, приспущенных на кончик хищно изогнутого носа. Тёмные с проседью волосы свободно спускаются на плечи, по цвету почти сливаясь с тёмно-серым свитером. Рукава закатаны до локтей, на правом запястье виднеется татуировка ― змея. Полуночник-эстет, титулованная сволочь с похотливыми замашками на всё, что движется, и моя скорая помощь уже где-то лет десять. Чех. Чехлянц Эммануил Борисович, для своих просто Эммик.
— Что на этот раз? — спрашивает он, оглядывая Ябо с ног до головы. — Шлем можно снять.
Ябо поворачивает голову в мою сторону, словно немо спрашивая, можно ли? Не потому, что не решается делать что-то без моего разрешения, а потому что не знает, как отреагирует Чех.
— Помнишь, — начинаю я осторожно, — в разговоре я упомянул, что есть проблемы?
Чех молча кивает, снова смотрит на Ябо. Взгляд получается цепким, очень внимательным. Если бы так посмотрели на меня, я захотел бы удрать как можно дальше.
Ябо снимает шлем. Время замирает. Мне кажется, что можно расслышать, как тикают в гостиной часы. Чех не меняется в лице, только чуть склоняет голову набок. И… ничего. Ябо, кажется, немного теряется. Он больше привык к крикам и истерикам, нежели к такому молчаливому изучению.
— Если вы голодны, у меня есть колбаса и сыр, — неожиданно ровным тоном произносит Чех. — Наскребётся немного икры и коньяка. Больше порадовать нечем.
— То есть… — начинает было Ябо, но Чех отходит от стенки и направляется на кухню.
— Молодой человек, мои сотрапезники порой выглядели и похуже.
Глава 3. Странности писательской жизни
Тот, о ком не знает Дмитрий Мороз
Наше время
Корона Юга.
Я откидываюсь на спинку стула, снимаю компьютерные очки, которые хоть как-то примиряют моё зрение с монитором, сжимаю пальцами переносицу.
Что за Корона Юга?
С чего я вообще ввернул её в текст? Кирилл благополучно выбрался из ловушки Одноглазого, но при этом ещё забрал драгоценность, которая… Которая что?
Машинально тянусь к чашке, осознаю, что там пусто. Так, надо прекращать бесконтрольно хлестать кофе. Смех смехом, но уже выработался какой-то рефлекс: только сажусь работать ― сразу кофе.
Я закрываю файл. Смотрю в окно, на улице уже стемнело. Густой и шальной апрельский мрак, скрывающий нас от чужих взглядов. Рядом, на втором стуле, довольно вытягивается Фроне, который честно спал, пока я стучал по клавиатуре.
Я встаю, отодвигаю ноутбук. Надо передохнуть немного. Всё же поработал неплохо. Глава завершила на хорошем крючке. Многие коллеги-авторы используют модное слово «клиффхэнгер», но мне «крючок» как-то роднее и понятнее.