- Никита Алексеевич, как хорошо, что я Вас встретила, - затараторила женщина, - нужна ваша помощь. Вы же доктор, а там с человеком беда. В 103 я позвонила, но вы же знаете, как ездят «скорые». Пойдемте быстрее, - ни на секунду не замолкая, торопила она Никиту.
- Что случилось? – из сбивчивой речи Веры, молодой доктор понял только то, что кому-то стало плохо.
- Сейчас сами все увидите, - затягивая доктора в подъезд и дальше вверх по лестнице, приговаривала почтальонка.
Никита поднялся на второй этаж, а Вера уже стояла у входа в злосчастную квартиру ненавистной соседки. Парень замер в нерешительности: неужели помощь требовалась «монашке»? Вера, не обратив внимания на колеблющегося Никиту, переступила порог жилья, и продолжала вещать, вводя его в курс дела.
- Я пенсию сегодня принесла Грете Генриховне. Звоню в звонок, бесполезно, никто не открывает. Дверь толкнула, а она оказалась не запертой. Я давай звать хозяйку, слышу кто-то стонет их спальни. Кинулась туда, а там Грета Генриховна лежит на кровати: сама бледная, губы синие и дышит тяжело. Я сразу позвонила в больницу, а потом побежала на улицу встречать «Скорую».
Никита все-таки последовал за почтальонкой. Значит, хозяйку жилья зовут, Грета Генриховна. Имя то, какое странное, язык сломать можно. Про себя он ее не иначе как монашка и чокнутая старуха не называл.
- А тут вы, слава богу, идете. Вы уж побудьте с Гретой Генриховной, а я вниз спущусь, дождусь машину, - Вера прошмыгнула мимо доктора, дверь за ней захлопнулась, и Никита остался вдвоем с соседкой.
В квартире пахло пылью и запустением. Она производила гнетущее впечатление, как и хозяйка. Выцветшие обои отслоились, в некоторых местах висели лохмотьями, обнажая куски пожелтевшей штукатурки.
В спальне старухи было не намного лучше. Его взору предстало нагромождение мебели и вещей. И во всем этом хаосе относительно чистым казался письменный стол, на краю которого лежал фотоаппарат, а около него высилась ровная стопка фотографий.
Никита перевел взгляд на старуху. Вид у нее был действительно неважный. Она лежала на спине, с закрытыми глазами, прямая как струна, и костлявые выступы скул на сером лице делали ее похожей на мумию. В комнате царила гробовая тишина, прерываемая лишь хриплым дыханием хозяйки квартиры. Похоже, у нее случился сердечный приступ, и помочь ей могли только в больнице.
Никита присел на табурет рядом с кроватью и осторожно дотронулся до руки женщина в надежде нащупать пульс. Внезапно, она распахнула глаза, и у парня мороз побежал по спине, от их пронзительной бездонной глубины.
- Грета Генриховна, - только и сумел он произнести, как старуха сжала его ладонь с невероятной для ее состояния силой.
- Я, как только почувствовала, что скоро умру, стала искать себе слуг. – Никита впервые услышал голос женщины. Он напоминал скрип старого высохшего дерева. – И животных, и людей. Те, кого я фотографировала, будут вечно мне служить на том свете. Поэтому я смерти не боюсь. Мне там будет лучше.
Вырвав руку из леденящего захвата, Никита в испуге отпрянул от старухи. Не иначе бредит, старая карга. А Грета Генриховна лежала на кровати и спокойно улыбалась.
Словно сквозь толщу воды, Никита слышал, как комната наполнилась голосами прибывших медиков. Они погрузили хозяйку на носилки, и быстро покинули квартиру. Никита едва замечал суету вокруг себя: его внимание было приковано к снимкам на столе. Слегка подрагивающей рукой, он принялся их перекладывать, с ужасом узнавая на фотографиях несчастную бездомную кошку; девушку, выбросившуюся из окна; бродягу, скончавшегося от ножевого ранения. Были здесь и незнакомые ему люди, и даже собака. Оставалась последняя фотография. Сердце колотилось, не давая вздохнуть, ладони резко стали холодными и влажными. На фото Никита увидел себя. Снимок был сделан утром, а значить у него оставалось два дня.
Конец