Сеньор Лопес и впрямь считал себя благодетелем.
А нищета в поселках была удручающая, Слейн убедился в этом. Жилища, слепленные из глины, камней и веток, грязные и унылые, наполненные оборванными ребятишками, могли вызвать у поверхностного наблюдателя презрение к тхеллукам. Но Слейн два года назад почти месяц провел в индейских селениях, знал тяжелую судьбу этих древних племен, бывших хозяев плодородных долин. Да и сейчас, вытесненные в резервации, тхеллуки хранили дух былой независимости. В том же селении Чулу, расположенном в нескольких милях от Кхассаро, люди выглядели чище и достойнее, хотя и не богаче. Мужчины здесь не унижались до любопытства к приезжему сеньору, не клянчили сигарету и говорили с ним как с равным. Женщины и дети не выпрашивали подачек. Даже собаки казались яростнее и непримиримее, чем в Кхассаро. И все-таки журналист, как и в прошлый приезд на территорию, не мог понять, как ухитряются существовать в таком нищенском положении целые поселки. Все это угнетало Слейна, напоминало, что сроки поездки истекают…
Как-то, возвращаясь из Чулу в больницу, он увидел на вершине возле телеантенны две человеческие фигуры. Слейн остановился и долго смотрел вверх. Один из двоих несомненно был доктор, его можно было узнать на расстоянии по энергичному взмаху руки, по осанке. Второй — скорее всего Руми. Они то скрывались под скалой, то снова появлялись возле мачты, занятые каким-то важным делом.
За ужином Слейн не удержался и спросил:
— Там у тебя торчит что-то вроде мачты. Но вот телевизора я нигде не вижу.
Доктор пожал плечами:
— Какой смысл тащить через перевал телевизор, если приборы не отмечают ультракоротких волн столичной станции.
— По-моему, гиблая это затея насчет телевизора.
— Я тоже так думаю, — согласился доктор и перевел разговор на другое: — Как тебе нравится суп?
— Очень вкусно! Твоя Паула могла бы работать в первоклассном ресторане.
— В самом деле тебе нравится? Это я научил индианку готовить русский борщ.
Глава 6
Прошло около месяца, как Слейн уехал из столицы, и его все больше охватывала тревога. Пора было на что-то решиться. Или писать репортаж о хорошей жизни индейцев, и тогда его положение в редакции упрочится. Или давать правдивую статью об увиденном с полной уверенностью, что она не будет напечатана, а сам автор с треском вылетит из комфортабельного холла «Экспрессо» без надежд на новую работу. «Да будь оно все проклято! — вздыхал он, шагая по вечерам в больницу. — Не вернусь я в столицу, и все тут! Пусть редактор, если хочет, пишет трогательный некролог: еще один цивилизованный репортер погиб в диких горах тхеллуков. Попрошусь к Гарри хотя бы санитаром!»
Слейн прекрасно понимал, что сделать так у него не хватит воли, как не хватит духу и на розовую статью о счастливом процветании индейцев. Не видя более или менее приемлемого выхода, он свирепо ругал и себя и судьбу. Доктор видел его маяту, но молчал, не задавая щекотливого вопроса, не помогая ни словом, ни советом.
Однажды, после долгой прогулки по ущелью, Слейн направился в коттедж, чтобы завалиться спать. Поравнявшись с электростанцией, он увидел доктора, вышедшего на крыльцо, и обрадовался: после бесед с Гарри становилось вроде бы легче на душе, откладывался на время выбор в дилемме: лицемерие или катастрофа.
— А, Джо, — заметил его доктор. Он стоял на ступенях, что-то обдумывая. Потом решительно кивнул: — Может, зайдешь в лабораторию?
— Охотно. Мне все как-то не удавалось заглянуть в твою энергоцентраль. Если не помешаю…
— Да нет, заходи. Надо же когда-нибудь… — Гарри не договорил, что именно надо, посторонился, пропуская журналиста.
В сравнительно большой, покрашенной белилами комнате плотно стояли опутанные проводами щиты с вольтметрами и амперметрами, хитроумными незнакомыми приборами. Середину комнаты занимал покатый пульт с глазками кнопок и сигнальных ламп. У окна стоял еще стеклянный столик с микроскопом, пробирками, колбами с таинственными медицинскими растворами, но выглядела эта лаборатория неубедительно, как театральный реквизит. За стеной деловито гудела турбина генератора.
— Ого! — сдержанно сказал Слейн.
— Садись, — Гарри указал на мягкое кресло у журнального столика, заваленного листами ватмана с вычерченными тушью таблицами и схемами. Он вынул из шкафа оплетенную соломой бутылку, поставил на стол две мензурки и наполнил их.