Глава 16
Адигарадо — предместье не очень шумное, не очень тихое, населенное публикой «среднего сословия» — владельцами доходных домов, пивных баров, мелкими лавочниками, зажиточными ремесленниками, торговцами скотом и фруктами. Центром Адигарадо служит рынок, на котором можно купить и продать все — от банана до женщины. Пестрая толпа на обширной замусоренной площади галдит разноголосо и разноязыко, предлагая, убеждая, навязывая. Крупные продавцы и крупные покупатели здесь не водятся, скот и фрукты — основные предметы бизнеса — идут мелкими партиями, для нужд столицы. Фрукты, составляющие 85 процентов всего экспорта «банановой республики», — достояние североамериканской компании «Юнайтед фрут». Компания забирает себе дары банановых рощ и цитрусовых плантаций, диктует цены и законы торговли, великодушно оставляя туземным базарам мелкий бизнес. Агенты «Юнайтед фрут» на рынок Адигарадо не заглядывают, ибо большие партии фруктов, как и политические деятели республики, продаются не здесь, а в великолепном, построенном в староиспанском стиле здании парламента. Зато зазывалы мелких оптовиков орут так, словно торгуют несметными сокровищами древних инков.
В последнее время в привычный шум торга ворвались новые звуки: агитационные машины, залепленные до колес предвыборными плакатами, оглушали толпу мощной радиомузыкой вперемежку с призывами отдать голоса «самой благородной, сеньоры, самой демократической партии!» — независимых христиан или католиков-республиканцев, смотря по тому, чья машина. Лавочники на мгновение замолкали с открытым ртом и выпученными глазами. Потом, адресовав лидеру крепкое словцо, старались переорать десятикратные динамики. Представительные полисмены в форме вашингтонского покроя и с дубинками вашингтонской твердости в достойном молчании наблюдали за порядком в этой беспорядочной сутолоке, и все кругом выглядело благопристойно.
Примыкающие к рынку улицы пытались сохранить чинную тишину и покой. Но машины с динамиками и здесь настойчиво вопили прямо в завешенные шторами окна. Наиболее крупные рестораны превратились в своеобразные предвыборные клубы, у которых, несмотря на жару, толпились зеваки. Солидные сеньоры в белых щегольских костюмах с эмблемами бодро вскакивали на ресторанные эстрады и, потеснив очередную певичку, произносили пламенные речи.
— Голосуйте за сеньора Моралеса, лидера независимых! — заорал на Слейна верзила в оранжевой шляпе и бесцеремонно всучил оранжевую листовку. — Сеньор Моралес все сделает для страны!
— О да, он сделает! — согласился Слейн. — Только для чьей страны, вот в чем вопрос?
Но оранжевая шляпа плыла уже дальше, прославляя грядущие деяния сеньора Моралеса.
Слейн увернулся от дышащего жаром радиатора голубой машины и попал в объятия голубого же сеньора.
— Только католики, только католики! — вопил сеньор, отбирая у Слейна оранжевую листовку и награждая голубой. — Вождь республиканцев Приетта создаст рай на земле!
— Очень приятно, — опять не стал спорить Слейн. — Но лучше бы он поскорей занялся этим на том свете.
Стараясь обходить сборища голубых и оранжевых, Слейн добрался до небольшого ресторанчика с лошадиной головой на вывеске и надписью «Подкова — Podcova». На стеклянной двери надпись по-русски предлагала: «Путникъ, зайди согрѣться отъ холода жизни!».
— Приглашение явно не по сезону, — проворчал журналист, вытирая потный лоб. — Но если учесть, что завтра будет еще жарче…
Он вошел в зал и огляделся.
Небольшой зал с крошечной эстрадной казался бы уютным, если бы не плакаты с убедительно холеной физиономией сеньора Моралеса. Удобные старомодные стулья, чистые скатерти, потрепанное чучело бурого медведя у входа. Пасть медведя раскрыта, точно и он задыхался от жары, желтые бусинки-глаза смотрят на входящего жалобно и безнадежно, как у забытой дворняжки. На стене картины — какие-то барские усадьбы в тенистых липовых аллеях.
В столице «банановой республики» единственный русский ресторан давал хозяину, наверное, неплохой доход. Почти все столики были заняты. Обычная публика предместья: свободные после смены шоферы, механики небольших гаражей, владельцы различных мелких заведений, старички и старушки, пришедшие просто посидеть и поболтать о пустяках, может быть, и в самом деле «согреться от холода жизни» в этой знойной стране.