— Советую отдать предпочтение именно мне. Я вижу, вы недолюбливаете всю эту жирную и жадную свору хозяев жизни, у которых деньги и власть. И в этом мы с вами сходимся.
— Вы ведь тоже миллионер, «хозяин жизни», насколько мне известно.
— Прежде всего я авантюрист. Кстати, и в этом у нас сходство. Согласитесь, что акция с «Веритой» не более как авантюра, от которой, кстати, выиграли не вы, а полковник Либель, ставший диктатором. Верю, вы не рассчитывали на какую-то личную выгоду. Но это лишнее подтверждение вашей непрактичности.
— Я рассчитывал на личную выгоду.
— Какую же?
— Поставить в невыгодное положение всех подобных вам.
— Что ж, до некоторой степени удалось. Но что из того? Пусть я оказался в лесах, но все равно вы — мой пленник и целиком зависите от моей воли. Нет, Багров, никому не дано изменить мир. Остается только устраиваться в нем как можно удобнее, реализуя любое свое преимущество над прочими, жаждущими того же.
— Человек должен уважать себя не за деньги, что награблены им, а за чистую совесть!
— Не болтайте чепухи. Ну что стоит ваша совесть?
— Вы обещаете за нее довольно много…
— Черт возьми, я покупаю вашу голову, вашу идею, и мне дела нет до…
— Вот в том и ошибка, и вы ничего не получите.
— О! Вы уверены?
Розелли терял терпение. В прищуре черных глаз копилась ярость.
— Послушайте, вы! Ведь у вас ничего не осталось! Ни вашей проклятой машины, ни вашей правды! И только в союзе со мной есть еще возможность чего-то добиться!
— Что же выйдет из такого союза?
Розелли вскинул голову.
— Тайная власть над всеми слоями общества! Именно мы — ну да: мы с вами! — негласно распоряжаемся капиталом, политикой, религией! Мы невидимы и неуловимы, но нашими руками направляется ход истории!
— При чем же «Верита»?
— С нею нам откроется все! Поймите же, это неограниченные возможности технического и прочего шпионажа, грандиозного шантажа! Президенты, дельцы, кардиналы, миллионеры, их жены и любовницы, их высокомерные отпрыски — открыты, обнажены перед нами!
Цепким орлиным движением Розелли схватил пачку сигарет, прикурил от зажигалки. Глаза его блестели, как от «импульсов правды».
— Видите, Багров, я честно раскрыл перед вами все свои козыри.
— Какие же блага получит народ от гангстерской диктатуры? Всего лишь новую кабалу?
— Как знать, Багров, как знать! Современный гангстер — это не кинокрасавец в ковбойских штанах и с пистолетом пушечного калибра. Возможно, именно мы сделаем для народа то, что не смогли или не захотели другие. Ибо мы — свободны!
— О, даже так! Забавно. Ну а если я, несмотря на заманчивые перспективы, не соглашусь стать бандитом?
— Не грубите и не делайте глупостей, Багров. Будьте же наконец реалистом. Ведь за согласие ваше — жизнь! Деньги! Анита!..
— Согласия не будет, мистер бандит. У нас разные правды.
— Неужели за годы неудач вы так ничему и не научились?
— Ну, почему же. Кое-что стало ясно. Например, что Правда, не подкрепленная Силой, в нашем мире несет только опасности.
— Но Правда, подкрепленная Силой, перестает быть Правдой! Уж поверьте моему опыту!
— Чтобы этого не случалось, я и хотел использовать «Вериту».
— Да поймите же, упрямый фанатик, что если не согласитесь работать на меня, не будет ни вас, ни «Вериты».
— Пусть лучше так, чем «Верита» в ваших руках.
Розелли поморщился и отбросил сигарету в угол.
— Вы безнадежный мечтатель, — сказал он с сожалением и как будто даже с сочувствием. — Мечтателям не место в нашем жестоком мире. Они умирают.
Багров пожал плечами.
— И это ваше последнее слово, Багров?
— Да.
Розелли встал и подошел к окну. Спиной к Багрову, покачиваясь на каблуках, смотрел во двор. Багров пожалел, что нет хотя бы ножа… Ничего не было в комнате, кроме стола да двух ветхих стульев, которые развалятся при первом взмахе.
— Кто этот джентльмен? — спросил Розелли. Багров тоже глянул в окно.
В длинной тени старого, но прочного каменного сарая на увядшей траве сидели Слейн и Анита. Журналист что-то говорил, а она не отводила глаз от веранды. Лейнстер сидел поодаль, привалясь спиной к стене сарая, и безучастно смотрел в небо. В двух шагах покуривал трубку Веласко.
— Джентльмен мой друг, — ответил Багров.
— Славный парень. А Анита! Нет, посмотрите, Багров, сколько жизни и обаяния в этой женщине! Я знаю, она всегда любила вас. В этом можно вам позавидовать. Но только в этом. Нелегко вам придется, когда Анита будет умирать на ваших глазах, умирать медленно, мучительно.