Санбат, куда меня следовало отправить, находился в четырех километрах в разрушенной деревне, но, как на зло, не было поблизости транспорта, за исключением упряжки санитарных собак. Оказалось, что командир нашего полка и решил использовать этот вид транспорта. Он приказал инструктору-собаководу немедля организовать отправку меня четвероногими санитарами. Когда я узнал об этом, то, говоря честно, засомневался. До этого я никогда не видел, чтобы раненых вывозили с поля боя на собаках. Но инструктор уверенно заявил, что его питомцы доставят меня до места лучше и быстрее любого транспорта.
Привязав меня ремнями к волокуше (волокуша — подобие очень широких лыж), в которую были впряжены пять собак, инструктор отдал команду головной собаке «вперед!» Упряжка тронулась, постепенно набирая скорость. Причем собаки шли без сопровождающих, и мне представлялось, завезут они меня неизвестно куда. Но умные животные знали направление к санбату. Именно направление, так как следовали по прямой, без дороги. Местность к санбату была холмистой, иногда резко пересеченной и на подъемах из оврагов и крутин животные замедляли бег. На выходе из одного оврага, по всей вероятности, случайно одна из собак была ранена. Я слышал ее визг и видел на снегу капельки алой крови, но она не сбавила хода и лишь остановившись у санбата, начала зализывать раненую голень. Здесь нас встретил второй инструктор-собаковод. Он работал в паре с инструктором, находившемся в боевых порядках.
Впоследствии от врачей я узнал, что инструктор, покормив доставивших меня собак и оказав помощь раненой собаке, вновь отправил упряжку к месту боя. Так с помощью этих животных за истекший день было вывезено около сорока раненых солдат и офицеров и что собаки в общей сложности прошли за день свыше ста пятидесяти километров.
Почти полгода я кочевал по госпиталям, но когда зажили раны, встал на ноги и снова вернулся на фронт. Впоследствии мне не раз приходилось видеть, как собаки выполняли разные трудные и весьма опасные поручения. Эти животные кроме санитарной службы исправно несли службу связи, работали подрывниками вражеских танков и вместе с танками взрывались сами. А какую колоссальную помощь они оказывали нашим саперам, разминируя минные поля и заминированные врагом здания.
После короткого молчания рассказчик раскурил давно потухшую сигарету и вновь продолжал:
— Я не знаю, какой породы были собаки, оказавшие мне неоценимую помощь, кажется, это были дворняжки, но подумать только, сколько они спасли наших воинов.
— Когда окончилась война, — продолжал Кузнецов, — я стал держать собак. Они живут у нас равноправными членами семьи.
Я их люблю, да и не только я, а все мои близкие не чают в них души.
Рассказчик умолк и, несмотря на поздний час, мы наперебой просили рассказать его какой-либо случай, в котором участвовали собаки.
— Ну, нет, друзья! — шутя заявил Михаил Арсентьевич. — Сколько пива, столько и песен, как бывало говорил мой дед. А поскольку пива у нас уже нет, то уж увольте до следующего раза. А сейчас давайте спать.
Волчий потомок
О Катуни — собаке крупного роста, мощного сложения, схожего с волчьим, среди местных охотников ходило много рассказов. Но почти каждый из них имел под собой реальную основу.
Одни говорили, что Катунь родилась где-то в сибирской глуши. И действительно это было так. Месячным щенком ее привез местный промысловый охотник из Западной Сибири. Другие рассказывали, что она потомок волка. И это, наверное, было правдой, хотя документов, подтверждающих эту версию, не имелось. Но по многим признакам ее трудно отличить от волка. Она имела волчий хвост и типичную волчью голову. Ее хвост никогда не закручивался кольцом, а был прямой, как у волка, — полено. Катунь имела хорошо развитую мускулатуру и волчий постав. Охотничьи качества этой собаки специалисты классифицировали как невероятные и, особенно, по крупному зверю. Ведь не раз Катунь спасала охотников от разъяренных медведей, поднятых из берлоги. А самое главное — будто бы кто-то видел собаку по весне в компании волков… Вот тогда-то и начали одолевать владельца Катуни заказами на щенков. Многим охотникам хотелось заиметь собаку, отец которой был волк. Но каково же было разочарование, когда Катунь принесла единственного щенка, который и достался местному ветеринару Ивану Григорьевичу. И очень хорошо, что достался ему. Ведь Иван Григорьевич часто говорил: собака в доме — это радость. Не только сам ветеринар, но и все члены его семьи любили собак. Появившемуся щенку с интригующим происхождением уделяли особое внимание, но не баловали забавами, а воспитывали в строгом режиме, какой требовался для Зверевой собаки. Назвали его Дозор, и кличку эту он оправдал с лихвой.