К восьми месяцам Армас выглядел сложившейся собакой. Был очень подвижен, с хорошо развитой ориентировочной реакцией. Его рыжий окрас с белой на кончике хвоста отметиной, клинообразная голова и чуть раскосые темного цвета глаза очень напоминали лесную красавицу — лисицу, и теперь при выездах в охотугодья Увар Ефимович очень боялся, чтобы какой-нибудь горе-охотник не пальнул бы в собаку, приняв ее за лисицу.
Каждый раз это беспокойство увеличивалось еще и потому, что жена Кандакова душевно полюбившая Армаса, всегда просила Увара Ефимовича следить за собакой, не отпускать далеко от себя. Но это-то, как раз и не получалось. Чувство свободы оказалось для собаки сильнее пройденного курса дрессировки. Почувствовав волю, Армас забывал все на свете, не признавал команды хозяина и носился пока не надоест. Потом усталый, он возвращался к хозяину. Это волновало Увара Ефимовича и, однажды придя ко мне, он с горечью поделился проделками своего питомца, а потом заявил:
— Михайлыч, ты ведь спец по натаске собак, помоги мне угомонить рыжего сорванца.
Я дал согласие, и в первый же свободный день, забрав с собой лайку, мы отправились в огромную пустошь, поросшую кустами и почему-то названную «Чертовой лапой».
Солнце еще только вставало, когда мы прибыли на место. На траве и кустах обильно серебрилась роса, обдавая нас и собаку приятной прохладой. Спущенный с поводка Армас в начале не почувствовал свободы и некоторое время шел у ног хозяина. Но посланный вперед, он ринулся спорым галопом и исчез где-то в зарослях ивняка. Свистки и окрики не помогли. Прождав бесполезно минут двадцать, мы решили проучить сорванца. Спрятаться от него. Но как-то надо было скрыть наши следы, ведь по ним он тут же найдет нас. И вот мы пересекаем небольшую мочажину. Вода скрывает нашу тропу, а потом забираемся в середину куста. Затаившись, ждем пока он не вспомнит о нас, а вспомнив, обязательно начнет искать. Прошло немного времени, и мы услышали треск ломаемых в кустах сучьев и частое собачье хеканье. И вот нам видно, как он старым следом вернулся на то место, где оставил нас. Потом слышалось его усиленное отфыркивание. Это он прочищал ноздри, чтобы лучше причуять наши следы. Но это ему удается лишь до мочажины, а дальше следы скрыты водой. Перейти мочажину он не решился. Не любил воду.
Я вижу, как нестерпимо жаль Увару Ефимовичу своего потерявшегося питомца и, не будь меня, он давним давно выдал бы свой скрад, но я шепотом прошу его потерпеть.
Сквозь ветви кустарника мы видим, как отчаявшийся пес мчится в поиск к другим кустам, но все напрасно. Изрядно измучившись, почувствовав одиночество, Армас сел, задрал к верху свою острую мордочку и жалобно завыл. Жаль стало нам рыжего проказника и потихоньку мы выходим из куста, пересекаем мочажину, и Увар Ефимович дает длинный, призывной свисток.
Этот урок Армас запомнил на всю жизнь. И если ему приходилось работать в мелколесье или крупном лесу, по боровой дичи, по белке или земляному зверю, он шел на умеренном поиске и не терял хозяина.
С нескольких выходов на охоту по тетеревам Армас понял, что от него требуется. Здесь он следил за указаниями хозяина и четко их исполнял, попав на наброды птиц, стелющимся красивым поскоком быстро искал выводок. Причуяв его, Армас тут же прекращал бег, припадал к земле и осторожно скрадывал птиц. Перед броском к затаившейся птице, он останавливался. В этих случаях я и Кандаков были готовы к выстрелу. Но боже упаси промазать по взлетевшей птице. Армас не терпел промахов и после двух-трех пуделей, становился обидчивым, приходил в раздражение, переставал правильно работать и не реагировал на команды. В таких случаях мы делали привал, и только ласка и лакомство восстанавливали у пса душевное равновесие.