…Моряк некоторое время раскуривал от уголька трубку, потом бережно взял маленький, зеленый ершик лапника.
— Вот еловая ветка, — сказал Юрий. — Кажется, что особенного, но она напомнила мне редкий случай, и тоже связанный с земным притяжением…
— Шли мы тогда вблизи тропиков, где о новогодних морозах и речи не может быть. Наоборот, южный циклон принес страшный ливень, но несмотря на это, экипаж готовился к встрече Нового года. На белоснежной скатерти теснились всевозможные яства, виднелись соблазнительные этикетки на темных бутылках, но моряки грустили. Грустили, потому что на этот раз не будет в кают-компании традиционной елки. Не будет связи с родной землей. И вдруг радость! Около двенадцати часов ночи по московскому, появляется к столу капитан и несет маленькую ветку зеленой красавицы. Восторгам не было предела, — говорил моряк. — Ведь всем казалось, что маленькая веточка принесла в кают-компанию запахи родного леса.
— А все оказалось вот как: наш все предвидевший капитан с трудом добыл эту еловую ветку у моряков плавбазы при сдаче с траулера улова.
— Да-а-а, занятно все у вас получается, — протянул старый егерь Николай Сергеевич, слушая рассказы сына. — Интересный вы народ — моряки. Любите природу, родную землю, и, глядя на Юрия добрыми глазами, попросил рассказать еще что-нибудь, добавив, что дома он собеседник плохой, да без сказов как бы не проспать тока.
Выполняя просьбу отца, моряк продолжал:
— Однажды мы шли «мелководьем», и вдруг приборы показали, что рядом большой косяк рыбы. Пустили трал и видим, как из крупных его ячей свободно выскальзывает какая-то рыбешка, и чайки с криком падая на воду, подбирают ее. Выяснилось, что это был косяк мелкой рыбы. Раздосадованный неудачей, штурман велел оставшееся от улова отдать на кухню повару. Но пока суть да дело — рыба с палубы исчезла. Оказывается, свежий уек пахнет огурцами и моряки растащили его по каютам.
Услышав такое, Николай Сергеевич с упреком посмотрел на сына и недовольно заметил: а вчера настоящего огурца не отведал и этим обидел мать!
— Виноват, батя! — отозвался Юрий, продолжая прерванный рассказ. — Нет, пожалуй, корабля, на котором не было бы животных, особенно собак, пускай беспородных дворняжек, но и они становятся верными друзьями матросов.
— На нашем траулере, — говорил Юрий, — долго жил скворец, оставшийся из-за перебитого крыла. Это был такой затейник, что научился произносить некоторые слова. Жил журавль, пока не срослась нога и пока не повстречал сородичей, но собаки не было до случая, о котором расскажу.
Шли мы тогда Средиземным морем, где-то за островом Крит. Лил дождь, видимость была плохая, да еще штормило, и вдруг в трех-четырех милях обозначилось чье-то судно. Но прошли считанные минуты, и судно вдруг исчезло. Последовал сигнал тревоги, скорость увеличили, но, когда прибыли к месту крушения, обнаружили лишь плавающие остатки от потонувшего корабля. Стали всматриваться вокруг и увидели в полумиле единственную шлюпку, а в ней собаку. Она смотрела в нашу сторону и призывно выла. Ее мы тут же сияли, а по шлюпке установили, что погибший корабль имел название «Рем». Потом выяснилось, — говорил Юрий, — что спасенная собака была очень породная, кофейного окраса — мюстерленд — у нас их мало. В память о погибшем судне, с согласия всей братвы, кличку псу присвоили Рем. Первоначально он не реагировал на эту кличку, как и вообще не понимал слов на русском языке. Но пес был любознательный, очень ласковый. С первых дней он тыкался носом и обнюхивал новых хозяев. Возможно, таким приемом, — говорил рассказчик, — он пытался обнаружить старых друзей, и не могло быть сомнения, что о них он скучал.
— На нашем траулере, — продолжал Юрий, — в составе команды было 98 человек и из них 97, включая капитана и его помощников, все любили и баловали четвероногого друга, но нашелся один матрос, с которым Рем не сжился. Матрос этот при возможности пинал собаку, а та, обладая характером настойчивым и далеко не пугливым, рычала на него, а однажды порвала штаны.