Появился однорукий. Он разогнал всех, а Беляева и Черненко потащил к начальнику.
Веммера Павлик с трудом узнал. Вчера он был в гражданском, а сейчас в военном мундире. Его пальцы нервно теребили позолоченную пуговицу кителя. «Толстогубый лейтенант, который убил дедушку Максима, тоже носил такую форму», — вспомнил Павлик.
— За что он тебя бил? — спросил комендант у Павлика, кивнув в сторону Вити Беляева.
— Я его первый ударил, — ответил Павлик, отирая кровь с рассеченного подбородка.
— За что, негодяй?
За что? Разве можно было сказать правду? Обмолвись он хоть словом, Беляева отправили бы в карцер, а может быть, придумали бы и еще более строгое наказание. И кому, кому жаловаться — фашисту, гестаповцу?! У Павлика никогда не было привычки жаловаться на товарищей. Тем более ненавистным фашистам.
— Я сказал ему, что хорошо играю в футбол, а он меня обозвал хвастунишкой. — И, чтобы гестаповцы не усомнились в правдивости его слов, Павлик с напускной важностью добавил: — Не люблю, когда мне не верят.
Веммер переглянулся с фельдфебелем и вдруг заорал:
— Вон отсюда! Еще подеретесь — в карцер посажу!
Ребята стремглав выскочили из кабинета. На лестничной площадке Витя задержал Павлика.
— Погоди. Ты, оказывается, не такой, — виновато проговорил он. — Ты хороший товарищ…
Обида у Павлика еще не прошла.
— Не подлизывайся! — сердито оборвал он.
— Я никогда не подлизывался, — отозвался Витя Беляев. — Я думал, ты расскажешь фрицам все как было, а ты поступил иначе. Извини меня, — понизил он голос. — Не понравилось мне, что ты с Бородавкой подружил.
— Он мне тоже не нравится, — смягчился, Павлик.
— Значит, мир? Давай дружить, хочешь? — предложил Витя.
— Мне надо с тобой поговорить, — вместо ответа сказал Павлик. — По секрету…
— Ладно, приходи после отбоя в уборную, потолкуем.
3. В карцере
Голод в карцере был менее страшен, чем его постоянные обитатели — крысы. Их здесь было несметное количество. Грызуны до того обнаглели, что никого и ничего не боялись. Они с визгом носились из угла в угол, а порой остервенело набрасывались на соломенный тюфяк, где, съежившись от страха, сидел маленький узник. Часто, особенно ночью, замок содрогался от душераздирающего крика: «Ма-ма! Ма-ма!» Правда, находилось немало смелых ребят, и среди них, конечно, была Жаннетта. Она просто не обращала внимания на крыс. Когда же те становились слишком нахальными, прыгали в лицо, девочка объявляла им войну: беспощадно убивала их тяжелой алюминиевой крышкой от параши и выбрасывала через решетку во двор. Однажды она даже ухитрилась швырнуть убитую крысу в унтер-офицера, случайно проходившего мимо карцера, за что ей пришлось отсидеть лишних трое суток.
Когда Жаннетта в первый раз вышла из подвала и обступившие ее подружки стали расспрашивать, страшно ли там, она посмотрела на них с удивлением.
«Страшно? Ни капельки! Крысы? Ерунда! В театре, где работала моя мама, их было куда больше. Бывало, уснешь за кулисами, среди декораций, — они туфли так разгрызут, что одни каблуки останутся…»
Девочки смеялись. Они знали, что Жаннетта склонна к преувеличениям, не прочь при случае похвастать, но в том, что она не боится крыс, они ей, конечно, верили.
Жаннетта любила мечтать. Фантазия часто уносила ее так далеко, что даже в тяжелые минуты лицо ее сияло от счастья. Вот и теперь она сидит в темном подвале, съежившись от сырости, ослабевшая от голода, а видит театр, залитый ослепительным светом. Она ест пирожное, которым ее угостила знаменитая певица Лиан Дени.
О, как заразительно смеется Лиан в «Периколе»!
Жаннетта вспомнила, как однажды она стояла в маленькой темной ложе за спиной соперницы Лиан, Жизель, и дразнила ее. Жизель противная: завистливая и скупая, всегда чем-то недовольна, всегда ворчит…
Когда Лиан кончила арию, Жаннетта через голову Жизель бросила ей букетик фиалок и начала громко аплодировать. Ее поддержали зрители. На авансцене выросла гора цветов. Лиан улыбалась, кланялась, а Жизель не могла спокойно глядеть на это, отворачивалась. Заметив Жаннетту, она спросила:
«Ты кто такая?»
«Я? Кто я такая? Девочка!»
Толстуха насупила брови:
«Понимаю! Это Лиан дала тебе цветы и попросила бросить ей на сцену».
Жаннетта вспыхнула от возмущения.
«Неправда! — задыхаясь, выкрикнула она. — Цветы я купила на свои собственные деньги. Вам завидно, поэтому вы злитесь. Лиан талантливая актриса, а вы… вы испорченный патефон! Вас никто не любит, вы противная!» — выпалила она и выскочила из ложи.