Все это произошло еще до того, как гитлеровские танки появились на улицах и площадях Парижа. Теперь Лиан Дени больше не выступает на сцене. Она не хочет развлекать оккупантов. Зато Жизель, несмотря на ее слабый, хриплый голос, преуспевает. Город пестрит кричащими афишами с ее именем.
— Тьфу! — плюнула Жаннетта и повернулась на другой бок, лицом к окну.
Бледный ночной свет, струившийся сквозь решетку, падал только на середину карцера, углы тонули в полумраке. Жаннетта продолжала мысленно бродить по Парижу. Взобравшись на парапет и спустив ноги, она любовалась позолоченными солнцем волнами Сены. Затем она зашагала вдоль набережной, останавливалась у лотков букинистов. Боже мой, сколько здесь чудесных книг, старинных гравюр! Наверное, со всего света собрали.
На площади Этуаль, под сенью платана, длинноволосый художник с тонкими чертами лица рисует Триумфальную арку. Жаннетта пробирается сквозь окружающую его толпу зевак и, бросив быстрый взгляд на мольберт, насмешливо замечает: «Это не листья, а какие-то грязные тряпки… А небо! Ха-ха-ха! Рваное одеяло…» Художник медленно поворачивает голову, улыбается. Потом вдруг хватает кисть и слегка ударяет девочку по носу. Все смеются. Жаннетта, отскочив назад, бросает ему: «Вам, маэстро, не картины рисовать, а крыши мазать»…
В карцере вдруг стало тихо. Крысы прекратили возню, исчезли. Девочка приподняла голову и наклонилась вперед. Прошло еще несколько мгновений, и сверху, с улицы, донесся какой-то шорох. Вслед за ним послышался тихий, торопливый шепот:
— Жан-нет-та! Жан-нет-та…
Кто ее зовет? Ночью!
В карцер донеслось прерывистое дыхание:
— Жан-нет-та..
Мальчик! Кто он, этот смельчак?
Жаннетта сорвалась с места и подбежала к окну.
— Кто это? — с тревогой в голосе спросила она.
— Я…
— «Я»! Кто это «я»?
Никто не ответил.
В решетку просунулась рука. Она казалась прозрачной, целлулоидной. На каменный пол что-то упало. Осторожные, едва уловимые удаляющиеся шаги…
Жаннетта стояла как зачарованная. Губы ее вздрагивали. Кто из мальчиков, спрашивала она себя, отважился на такой смелый поступок? А что это в бумаге? Она быстро нагнулась и задеревеневшими от холода пальцами развернула пакет. Два куска хлеба!
Утром, когда в подвале стало немного светлее, она нашла на полу не замеченную ночью записку, переданную вместе с хлебом. Записка была написана на французском языке, пестрела орфографическими ошибками, но девочка сразу поняла ее смысл. «Жаннетта, ешь на здоровье. Бумажку порви. Новенький», — быстро прочитала она.
4. Доносчик
Днем третий взвод отправился на стрельбище. Проходя мимо карцера, Павлик услышал веселый голос, бойко распевавший французскую песенку:
— Вот дура, распелась! — сердито буркнул шедший рядом Бородавка. — Она всегда одну и ту же песню тянет. Думаешь, ей там весело? Как бы не так! С голоду, говорят, всех крыс пожрала, хи-хи-хи!
— Замолчи, пиявка, а то я тебе физиономию расквашу! — погрозил Павлик кулаком и со скрытым торжеством перевел взгляд на Витю Беляева.
Только один Витя знал, что произошло ночью. Жаннетта поет оттого, что сыта, оттого, что приобрела смелого, надежного друга. Но тут же Павлик подумал: «Подвиг какой! Кусок хлеба передал в карцер! Даже минуты не постоял у решетки — побоялся. Трус! В следующий раз передам ей больше хлеба и буду стоять до тех пор, пока Жаннетта сама не скажет: «Уходи, Павлик. Тебя увидят с вышки. Уходи, слышишь?»
Прошел еще день. Ночью, примерно за час до рассвета, Павлик быстро оделся и выбрался в длинный, слабо освещенный коридор. Здесь его охватил невероятный страх. Витя Беляев предупредил, что сегодня дежурит фельдфебель Круппке, который никогда не спит во время дежурства. Он всю ночь бродит по коридорам, заглядывает в комнаты и, как охотничий пес, слышит малейший шорох.
Но вокруг было тихо. Замок спал. Волнение Павлика улеглось, и он спустился на первый этаж. Пробравшись через освещенную синей лампочкой лестничную площадку, он взялся за ручку двери, но тут же застыл на месте. Его напряженный слух уловил отдаленный шепот.
— Вчера он тоже куда-то уходил, босиком. Проснулся, вижу — его нет… — послышался сверху взволнованный пискливый голос.
— Ясно, воробей. Иди спать, — ответил бас.
Павлик замер. Он растерялся: что делать дальше?