Прохладная вода мягко обняла тело. Погладила отметины от волчьих когтей на груди – уже едва заметные линии. Отяжелила длинные волосы, тёмные, с оттенком серебра – наследием «детей ночи».
Джи лёг на спину. В небе неторопливо плыли иссиня-серые облака, предвестники сумерек. Мелкая рябь щекотала рёбра.
Охотник переплыл озерцо, смывая с себя засохшую кровь и грязь. Плеск водной глади, разбиваемой взмахами рук, отражался от невысокой скалы, чьи покатые склоны уже окрасились вишневым.
Он нырнул, вспугнув стайку рыбёшек. Коснулся пальцами дна – озерцо оказалось неглубоким – и позволил воде вытолкнуть себя на поверхность. Отбросил мокрые волосы со лба и поплыл к берегу.
Тёплый воздух безветренного вечера окутал тело кисейным шлейфом. Лесная подстилка мягко покалывала ноги. Джи опустился на колени, рука зашарила по груди, нащупывая медальон Ли. Ногтем охотник поддел крышечку. Его лицо – теперь уже окончательно его, с чёрными глазами, чистое от шрамов и отметин. Его лицо, вплавленное в прочный слой, напоминающий смолу – твёрдую как камень и прозрачную как слеза. Кто написал с него этот портрет, кто и когда? И кем он был – будет – для Ли, если она держала – будет держать – у сердца его образ и не расстанется с ним даже в момент неведомой, но без сомнения страшной битвы? Она сказала, что придёт охотиться на него – на того, кто будет наречён монстром. Но разве охотник станет носить на груди портрет своей жертвы?..
С наступлением ночи он впервые за долгое время развёл костёр. И до рассвета просидел перед огнём, держа в руках дощечку с перерисованными символами, найденными им рядом с клеткой в лаборатории Харнхейма-чернокнижника. Острым концом кинжала охотник аккуратно вырезал бороздки по контуру символов. А на его правом запястье постукивали деревянные чётки.
***
Деревня была мертва. Так же мертва, как и брошенный дом за берёзовой рощицей, где вечность назад охотник искал след «невидимой ведьмы».
Пустырь на месте пропавших домов сгладился, дождями в него намыло земли, и вместо аккуратной круглой ямы посреди деревни чернела бугристая лысая плешь. Ни единой травинки не выросло здесь. Пустырь напоминал лишайное пятно.
Джи шёл по деревне, и единственным звуком вокруг был стук его сапог. Он издали взглянул на «ведьмин дом» – теперь тот ничем не отличался от прочих домов этого гиблого места. Задержался у пустыря, ковырнув носком ноги бесплодную землю. Всё, что было здесь, он отыскал в прошлый раз. Всё, что не забрала с собой Ли.
Охотник миновал пустырь и остановился у ближайшего дома – крохотной развалюхи с просевшей крышей. У стен развалюхи доживали свои дни полузасохшие вьющиеся плети. Дом Фрольды, вспомнил Джи. Старой женщины, что первой увидела и вспышку, и появившуюся следом обнажённую девицу. Тогда старухе никто не поверил, никто, в том числе и сам охотник. Но потом он встретил Ли, и нашёл её одежду – гибкий тянущийся наряд цвета человеческой кожи. А Фрольда умерла, и теперь умирал её дом.
Джи стоял, глядя на пожухшие плети. Хворь, подкосившая старуху, сгубила и остальную деревню. Странная хворь, пришедшая вместе со вспышкой. Зацепившая Хельтруду... Как знать, быть может стоило увезти травницу отсюда, пусть и вопреки её воле? На свете немало мест, где могут укрыться двое. Мест, где они могли бы быть счастливы...
Охотник сжал рукой сухие стебли, цеплявшиеся за дом. Под пальцами захрустело, посыпались листья. За обнажившимися плетьми проглянула потемневшая стена, и на её фоне отчётливо выделилось светлое поблёскивающее пятно.
Джи отбросил стебли и провёл рукой по пятну – оно отозвалось металлическим гулом и вдруг с грохотом, отделившись от стены, упало. Охотник наклонился. Пятно оказалось куском железа, перепачканным пылью. Удивительным образом кусок удержался на нескольких квёлых стеблях, в которых запутался. Джи дёрнул за край – и едва не упал. Кусок был лёгким, как сухая деревяшка. Охотник взял его в руки, стряхнул пыль. На поверхности обозначились рельефные латинские буквы странно простого начертания.
– Аргус... – прочёл Джи.
За словом шёл ряд цифр, поверх которых кто-то криво намалевал символ – три сходящиеся под углом линии с точкой в центре. Линии частично стёрлись, но латинская надпись читалась отчётливо. Кусок совсем был не тронут ржавчиной, хотя, скорее всего, пролежал здесь не одну луну.