Стефи вела записи многие годы, сохраняя своё занятие в тайне от всех. Ради чего?.. Джи прикусил губу. Было ли это невинным развлечением, привычкой, данью ушедшей молодости? Или же бывшая цветочница лелеяла надежду, что её «ненастный покупатель» когда-нибудь вернётся?
Он просидел над дневниками Стефи до рассвета. Цветочница аккуратно нумеровала и подписывала каждую тетрадь, и выстроить последовательность событий не составило бы труда, даже если бы дневники перемешались. Но они были сложены строго по порядку. И в последней, самой тонкой тетради, убористо исчёрканной стенографическими знаками, Джи нашёл ответ.
«...мои кропотливые наблюдения наконец дали результат – теперь я в этом убеждена. Взгляните на афишу, которую найдёте среди моих дневников. Я полагаю, мистер Перегрин заинтересует вас. Он даёт свои представления в Лондоне последние двадцать пять лет. Мне удалось посетить несколько его шоу. Время будто не властно над этим господином (о, как бы я хотела, чтобы и над моей кожей оно было не властно!). Но будьте осторожны – я почти уверена, что мистик-Перегрин есть порождение Подземного города.
Будьте осторожны, потому что вам легко выдать себя. Наблюдательный человек без труда отметит, как меняется ваше лицо при произнесении слова «ли», как подёргиваются пальцы – будто вы усилием воли сдерживаете себя. Какими бы горестными ни были ваши чувства в этот миг, к каким бы злосчастным моментам ни обращалась память – они выдают вас, как и масляные пятнышки на манжетах. Мой ненастный покупатель, вы лишь на первый взгляд тот, кем хотите казаться. Пусть вас не удивляет, откуда мне известно ваше имя и ваш адрес. Лондон – большая клоака, огромный суповый котёл, где каждая крупинка на виду, а из каждой стены торчат глаза и уши. Подметальщики на вокзалах, бездомные, продавцы горячих пирогов, «будильники», разносчики льда – это кладезь бесценной информации. Нужно только найти ключик к ней. Ваше имя и место проживания давно не тайна для меня. За без малого тридцать лет, минувшие с нашей последней встречи, я не растеряла своих связей в низах лондонского общества. Но лишь в отчаянной ситуации я решилась обратиться к вам, господин Джи...»
Джи.
Рука сама потянулась к груди, расстёгивая непослушные пуговицы на рубашке. Ладонь ощутила холодный чеканный металл и чуть более тёплую гладкость дерева. Ажурный медальон тонкой работы и стёршийся от долгого ношения кусочек древесины на грубой плетёной верёвке. Два напоминания о безвозвратно ушедших. Два якоря, удерживающие его от падения в беспамятную тьму.
«– Почему ты зовёшь меня Джи?
– Ты же сам представился мне так, или забыл?..»
Тонкий смех, прозрачная кисея, капризно изогнутые брови под серебристой диадемой. Ли... И – немым укором другое лицо, с едва заметными морщинами вокруг усталых глаз, бесконечно добрых, всё понимающих.
«– Хельтруда – целительница и возлюбленная...
– Мы ещё увидимся с тобой, охотник».
Он не захотел забыть их. Из всех женщин, что были с ним за века его жизни, лишь две сумели оставить свой след. След, который оказался не по плечу ни смуглолицым супругам Амона[1], ни утончённым британским девам, ни искушённым в науке любви индийским красоткам.
Одна подарила ему новую жизнь. Другая дала имя.
Имя оставалось тем немногим, что держало его на плаву. Вместе с верой – верой в то, что они отдали свои жизни за достойную цель: не за человека, но за человечество.
И до сих пор он не смог оправдать эту веру.
«Я прошу вас, мой ненастный покупатель – сохраните в памяти всё, что я так кропотливо собирала. Боюсь, мои изыскания не остались незамеченными – уверена, за мной следят. Мне некому довериться, кроме моей дорогой Флоренс, ведь даже супруг стал смотреть на меня подозрительно. Не знаю, что против меня затевается, но опасаюсь за свою жизнь. Фло передаст вам мои записи, и это будет всё, что от меня останется».
Джи захлопнул тетрадь. Из окна сочилось сероватое лондонское утро.
Значит, Стефи подобралась слишком близко. Но кто мог пойти на убийство – «подземники»? Цветочнице не удалось узнать о них ничего конкретного – только бесчисленное множество слухов, легенд и страшилок, порой противоречащих друг другу.
Джи наклонился в кресле, опершись локтями о колени. В кармане хрустнуло, зашуршало. Афиша. Джи вынул помятый хрустящий листок. Перегрин. «Возрождённый»-мистик, человек, по словам Стефи, неподвластный времени. Мог ли он запятнать себя чужой кровью? Перед глазами всплыло закутанное в шарф лицо ночного вора. «Перегрин» означает «чужеземец», но всё ли так прозрачно?