Я нажимаю «отправить» и поворачиваю голову к окну, наблюдая, как мы ползем по автостраде со скоростью улитки. Когда Айз не отвечает, я возвращаюсь к электронной почте.
К тому времени, как Лоуренс подъезжает к моему отелю, от Айзека все еще ничего.
Я заказываю еду в номер и съедаю ее, но телефон по-прежнему молчит. Затем принимаю душ, бреюсь и готовлю одежду на завтра.
Тишина.
Поэтому я надеваю шорты и кроссовки, натягиваю на голову бейсболку, а на глаза темные очки, и отправляюсь на часовую пробежку в душную Лос-Анджелесскую жару.
Когда возвращаюсь, мокрый от пота, то хватаю телефон и смотрю на пустой экран — ничего.
Пролистывая приложения, я нажимаю на часы, чтобы посмотреть, сколько сейчас времени на Ибице. У Айзека два часа ночи.
Рациональная часть моего мозга понимает, что он не игнорирует меня. Эта же часть надеется, что Нейт проснулся и наконец решил поговорить.
Но есть ещё иррациональная часть, которую мне нужно контролировать.
Она царапает мою кожу и шепчет мне на ухо. Говорит, что я не настолько важен. Что Айзек забыл обо мне.
А потом мой телефон жужжит из-за входящего видеозвонка, и все мои мысли испаряются, словно туман, выжженный восходом солнца.
Айзек всегда выполняет свои обещания, даже если устал как собака. Даже если это глупо — звонить мне в два часа ночи.
Потому что он хозяин своего слова.
Глава 12
Айзек
Я сыплю проклятиями, выключая будильник на телефоне.
С того дня, как мы с Флинном встретились в аэропорту, я спал все меньше и меньше, и вот, наконец, меня настигла усталость.
Даже когда я заботился о детях Джоша, а Арти был еще младенцем, отдыхать удавалось чаще, чем за последние несколько дней.
Я чувствовал усталость в каждой клеточке своего тела.
В такую рань видеозвонок Флинну, вероятно, являлся не лучшим решением, но увидеть его и поговорить без отвлекающих факторов казалось мне такой же необходимостью, как и урвать еще несколько минут сна.
Флинн хорошо выглядел, лежа в лучах послеполуденного солнца, которое рисовало яркие полосы на его коже. К тому же казался менее печальным. Я надеялся, что он наконец понял, что на его стороне был не только я, но и вся армия Фоксов.
Несколько недель назад я жаждал сделать Флинна своим навсегда. Попросить его выйти за меня и уговорить воссоединиться с родителями стало моим главным приоритетом, но сейчас эти мысли казались далекими, и не потому, что я передумал.
Больше всего на свете мне хотелось быть уверенным, что мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь. Я жаждал узнать, каково на вкус слово «муж» — будет ли оно слаще, произносимое небрежно каждый день, или окажется похоже на рай, слетающий с моих губ, когда Флинн будет находиться во мне?
Эти желания, может, и отошли на задний план, но они все еще занимали определенный уголок моего сознания. Все снова зависело от момента; он должен был быть идеальным. А пока что все шло кувырком.
Когда я размышлял о Флинне и его родителях, то прекрасно понимал, что это очередная деликатная тема, к которой нужен определенный подход. Я признавал, что потеря Кларка сильно ударила по семье Филлипсов, и хотелось бы, чтобы эта потеря не разлучила их, а сблизила.
Я видел, что могут сделать с человеком сердечные страдания. В конце концов, когда Джош вернулся к нам, сумев освободиться от удушающей хватки скорби, я надеялся, что Флинн и его семья смогут преодолеть свою боль, даже если их отношения будут не совсем такими, как раньше.
Всегда имелась возможность починить то, что было сломано, пусть даже новая форма и будет отличаться от прежней.
Флинн мог бы наладить отношения со своей семьей, и неважно, если они станут иными, в хорошем смысле слова, конечно же. Но то, как мой мужчина пытался справиться со своими текущими проблемами, вселяло надежду.
Прежде чем наш разговор закончился, я взял с Флинна обещание позвонить и сообщить мне, как прошел его первый день на съемочной площадке — хорошо или плохо. Я видел выражение его лица, когда он согласился, и эта уверенность в его глазах сказала мне, что на этот раз мой парень от меня не откажется.
Когда лицо Флинна исчезает, и экран телефона темнеет, я покидаю лестничную площадку, где разговаривал с ним, не потревожив Нейта, и возвращаюсь в спальню брата.
Он все еще лежит в постели без признаков пробуждения.
Мой взгляд сканирует теперь уже чистое пространство в поисках места для отдыха. Я знаю, что не усну, если не окажусь в пределах слышимости Нейта. Беспокойство о том, что я могу ему понадобиться, перерастает в потребность закрыть глаза.
Я мысленно спорю о том, чтобы захватить несколько запасных подушек и одеял, чтобы соорудить гнездо, как мы делали в детстве, но я больше не ребенок, и моя спина предпочла бы матрас. Бросаю взгляд на огромную кровать королевского размера и отбрасываю даже мимолетную мысль забраться в постель к брату — если он примет меня за кого-то другого и решит со мной переспать, это может привести к неловкости.
В конце концов, мой взгляд падает на маленький диванчик у подножия его кровати, похоже, купленный Лив, и я устало вздыхаю, понимая, что это мой лучший вариант.
Усаживаюсь на диванчик, не ожидая ни секунды сна, но, к своему удивлению, засыпаю довольно крепко для человека, который свернулся калачиком на крошечной софе. Все мои шесть с лишним футов втиснулись в пространство, которого не хватило бы даже моей миниатюрной матери, но в такую рань это не имеет значения. Я слишком устал, и мое тело охотно принимает возможность отдохнуть, как будто это дар богов.
Перенесемся на семь утра.
Нащупываю телефон, отчаянно пытаясь выключить чертов будильник, а моя спина, шея и голова не благодарят меня за то, что я поддался на уловки крошечного дивана.
Я едва могу двигаться, потому что все мое тело окоченело. У меня сводит конечности, а от судороги в левой ноге я начинаю задыхаться. Если бы Флинн мог меня сейчас видеть, он наверняка бы рассмеялся, особенно в момент, когда я соскальзываю в агонии на пол и с моих губ срывается забавное ругательство, учитывая обширный словарный запас.
Но если бы Флинн находился здесь, то после того, как насмеялся вдоволь, он помог бы мне растянуть мышцы, пока судорога не прошла. Вот только его здесь нет. Вместо этого я продолжаю стонать и ругаться, лежа на полу в комнате Нейта, в то время как мой брат даже не вздрагивает ни от звука будильника, ни от моего ворчания, пока я пытаюсь избавиться судороги.
— Да твою ж мать, — ворчу я, когда наконец встаю, переминаясь с ноги на ногу, чтобы восстановить кровообращение.
Затем пытаюсь потянуть икроножную мышцу, хватаясь за ногу и прижимая ее к ягодицам, когда движение на кровати привлекает мой взгляд, и передо мной предстает заспанное лицо Нейта.
— Почему ты занимаешься спортом в моей комнате? — голос брата хриплый, а глаза похожи на точки на бледном, осунувшемся лице.
— У меня судорога, — бормочу я в ответ. Мое раздражение от дискомфорта уменьшается по мере того, как возрастает гнев. Я чувствую, как сжимаю зубы, когда выдавливаю из себя: — Какого хрена вчера было, Нейт? Ты бросил меня за завтраком, отключил телефон, а потом привел на вечеринку половину острова, хотя уборщики еще даже не закончили вычищать эту дыру.