Давид, кажется, не ожидает такого развития событий. Недоуменно моргает.
– Маленькая, чтобы хотеть мести, нужно испытывать к человеку что-то, кроме равнодушия.
Врет… ой, как же он боится сказать мне правду.
И это неожиданно вселяет в меня такой заряд…
Значит, я его задеваю. Значит, наше прошлое его задевает и ему не плевать на то, что между нами происходило… он помнит!
Но я даю заднюю… я увидела его реакцию.
– Ну и что же мне тут делать днями?
Зеркалю позу Давида и складываю руки на груди. Почему-то страх, что он меня вышвырнет из клуба, неожиданно исчезает.
Если бы хотел, сделал бы это сразу же…
– Насчет дня ты права. Что-то я вчера погорячился. Днями тут нет толку торчать.
Гашу в себе радость, потому что в следующую секунду Громов спускает меня на землю:
– Официантка для тебя слишком хорошая должность. Да и мне такая прислуга на хрен не упала. Ты ж ничего не умеешь, ну, кроме…
Он морщится, словно у него разболелся зуб.
– Продолжай, Громов. Кроме чего?
Выгибаю бровь. Хотя прекрасно могу догадаться, что конкретно он не договорил.
Все то же… наше прошлое.
– Себя любимую красиво преподносить. Но в моем клубе такое не прокатит, маленькая. Тут придется поработать ручками.
Боже, как же мне хочется подойти и треснуть ему по башке. Как же он меня в эту секунду раздражает.
Хотя до встречи с Громовым я была уверена, что все чувства и эмоции умерли. После всего, что мне он тогда сказал и сделал. Эти унизительные деньги, которые он швырнул в лицо...
Ой, фу…
Его улыбка вселяет в меня ужас.
И мне не нравится это ощущение рядом с Громовым.
– Я перевожу тебя в подсобные работники. Запасайся резиновыми перчатками, обрезай маникюрчик, прикупи себе фартук. А за любую расколоченную посудину ты будешь платить из зарплаты.
Что? Мать его, да он издевается?!
– Решил сделать из меня мойщицу посуды, Громов? – цежу сквозь зубы.
– И не только. Мытье полов тоже на тебе. Фасовка продуктов, стаканов, тарелок тоже будет на тебе.
Дьявол! Громов – это дьявол во плоти…
И меня подрывает! Я не имею ничего против любого труда, он должен уважаться и цениться… но, мать его, как же меня бесит сейчас Давид.
Вот эта его ухмылка, которую хочется стереть тряпкой, которой мыли полы!
Я буквально ощущаю, как во мне все закипает и вырывается наружу, словно лава вулкана. Сжимаю кулаки до боли в ладошках от ногтей. Скриплю зубами.
– Да пошел ты! Вот просто… пошел ты!
Разворачиваюсь и сваливаю, пока Громов меня не попытался остановить.
Быстрым шагом преодолеваю зал, сталкиваясь с какой-то силиконовой долиной.
– Ой, аккуратнее, поломойка, – она окидывает меня высокомерным взглядом.
Чем-то похожа на ту, с которой я столкнулась ночью возле кабинета Давида. Только эта рыжая.
– Дорогуля, а ты не подскажешь, где Давидик?
У меня скулы сводит от её голоска, но я стараюсь держать себя в руках.
Эта курица достает из крохотной сумочки пятитысячную купюру и машет ею перед моим носом.
Ну да… на то, чтоб позвонить, мадаме, видимо, мозгов не хватило.
– За подсказку тебе, малыш. Купи платюшко.
Прищуриваюсь. А собственно… чего мне брезговать?
Выхватываю купюру и показываю на дверь в комнатку, из которой минуту назад выскочила.
– Он вас очень ждет.
Глаза девушки вспыхиваю, и она, покачиваясь на высоких шпильках, проплывает мимо, окутывая меня приторным запахом парфюма.
Передергиваю плечами.
Собираюсь отправиться в раздевалку, чтобы собрать вещи.
К черту Громова! К черту его выходки!
Я сваливаю…
Но меня тормозит звонок из сада, в котором мои малыши.